Противостояние. Спецслужбы, армия и власть накануне падения Российской империи, 1913–1917 гг. - Владимир Хутарев-Гарнишевский Страница 24

Однако кандидатура отставного жандарма была очень неудачной: он был чрезвычайно скомпрометирован в глазах собственного ведомства. Дело в том, что в 1906 г. Мясоедов серьезно поссорился с директором департамента полиции М. И. Трусевичем. Против Мясоедова по анонимному доносу было начато расследование, проводившееся молодым жандармским корнетом Пономаревым, организовавшим серию провокаций. Дело закончилось судебным процессом в апреле 1907 г. Мясоедов смог оправдать себя и своих коллег, обвинявшихся в серии государственных преступлений, только публично высветив провокации Пономарева, что бросало тень на весь политический сыск. Скандал подхватила газета «Речь», а за ней и вся оппозиционная пресса. Историей заинтересовался лично Столыпин: Пономарев был смещен с должности и направлен мелким чиновником в Ригу, а Мясоедова премьер приказал перевести на руководящую должность в самую глухую провинцию. Понимая, что карьера для него окончена, Мясоедов немедленно подал в отставку, чем еще больше настроил против себя МВД ^[218].

Британский историк Уильям Фуллер высказал предположение, что через Мясоедова военный министр хотел наладить контакты с департаментом полиции, но личность его доверенного офицера не дала этому состояться ^[219]. При этом Фуллер отрицает, что Сухомлинов желал через сотрудничество с секретной агентурой поставить под контроль армейских офицеров. Однако с этим утверждением нельзя вполне согласиться. Известно, что в 1909 г. в Военном министерстве уже была должность офицера, который должен был заниматься сбором информации о революционной агитации в армии, но у ведомства не было для этого налаженной агентурной сети. Вскоре, 24 марта 1910 г., Главный штаб издал циркуляр № 982, фактически одобрявший наблюдение за офицерами. Циркуляр требовал от армейского руководства принимать во внимание донесения секретной агентуры об офицерских чинах ^[220]. Курировать эту работу должен был все тот же Мясоедов. Сведения жандармерии были как нельзя кстати. Сухомлинов отстаивал агентуру потому, что надеялся со временем получить сведения о своих противниках, главными среди которых были, с одной стороны, политик А. И. Гучков и близкие к нему генералы, в первую очередь А. А. Поливанов, а с другой – великий князь Николай Николаевич.

Сухомлинов вовсе не был противником применения жандармерии в воинской среде в отличие от многих своих подчиненных. Но как военный министр он хотел контролировать этот процесс. «Преследуя единственную цель – ограничить область так называемых агентурных непроверенных сведений и тем оградить войсковые части от возбуждения, я находил нужным, как выше отметил, только тщательное обследование и объективную проверку этих секретных сведений, прежде чем давать им дальнейший ход, используя в этом направлении опыт и знания состоящего при мне жандармского офицера» ^[221]. В мемуарах министр пишет о наличии у него личных договоренностей со Столыпиным по поводу контроля над агитацией в армии.

Политический сыск опасался выдавать сведения военному министру по ряду причин: во‐первых, на начальной стадии разработки революционной организации большая часть материала была сырым и непроверенным, что только вводило бы в заблуждение военное руководство; во‐вторых, Сухомлинов мог начать предпринимать конкретные самостоятельные шаги по искоренению революционных ячеек в армии, что только запутало и усложнило бы работу сыска; в‐третьих, выдача такого материала была запрещена рядом циркуляров товарища министра внутренних дел и директора департамента полиции. Наконец, Сухомлинов в любом случае вынужден был бы делиться данной информацией, в том числе и с теми военными, которые могли втайне сочувствовать оппозиционному или революционному движению. В конечном итоге Макаров дал твердый мотивированный отказ военному министру в письме от 8 ноября 1911 г. № 109131, аргументировав его нарушением порядка письмоводства и отчетности, а также непроверенными данными. Министра также не устраивала личность Мясоедова, которого он в письме к Сухомлинову от 16 марта 1912 г. подверг уничижительной критике ^[222].

В своих мемуарах Сухомлинов, комментируя отказ Макарова, приводит цитату из письма Мясоедова секретарю военного министра А. И. Зотимову: «Министр внутренних дел указал на неудобства, которые представлялись бы при осуществлении желания военного министра о сообщении ему жандармскими офицерами сведений о революционной пропаганде в войсках. Он опасается, что военному министру будут сообщены сведения, которые потом придется опровергать. Видя, что министр внутренних дел, очевидно, введен в заблуждение докладчиком (имеется в виду Курлов. – В. Х.-Г.), я обратил его внимание на то, что военный министр желал бы быть осведомленным о возбуждении дознания о военнослужащих, дабы иметь возможность судить о ходе пропаганды в армии. На это министр внутренних дел мне сказал, что это, конечно, другое дело» ^[223]. В дальнейшем согласование большинства технических вопросов шло уже в рабочем порядке, и к концу 1912 г. оставался не урегулированным лишь формальный порядок сношения жандармских чинов с военными властями.

По согласованию с военным ведомством вербовка сотрудников среди нижних чинов происходила следующим образом: командир части был поставлен в известность жандармским офицером, курировавшим работу секретного сотрудника, о личности последнего и характере предоставляемой им информации. Происшествия в Туркестане, волнения на Балтийском и Черноморском флотах дали МВД возможность осветить ненадлежащие отношения и антиправительственные настроения в воинских частях. Однако одновременно выяснилось, что и сами секретные агенты сгущают краски в своих показаниях. Выявленные политические выступления в войсках дали полиции возможность настаивать на урегулировании с военным и морским ведомствами вопроса работы агентуры.

От департамента полиции в работе комиссий приняли участие Белецкий и полковник Еремин. По туркестанским событиям министром Сухомлиновым было поручено провести дознание главному военному прокурору генералу Звонникову ^[224], получившему в свое распоряжение соответствующее дело департамента полиции. Полковнику Сизых, помощнику начальника Варшавского охранного отделения ^[225], было поручено оказать содействие и получить все сведения. Военным открылась нелицеприятная правда. Оказалось, что при 50-градусной жаре, которая была в Туркестане, войска одевали в теплый зимний костюм и водили в самый разгар солнца, в 12 часов, на ученье и на работы; это, само собой, являлось причиной недоразумений. Вскрылись недостатки в питании, злоупотребления в пищевом хозяйстве. Как признавался впоследствии сам Белецкий: «Но вместе с тем были и сведения и другого характера, которые показывали, насколько сотрудники сгущали, так сказать, если не пропаганду, то неудовольствие, которое было в частях… Я не скажу, чтобы это была провокация» ^[226].