Прикрой, атакую! В атаке - "Меч" - Антон Якименко Страница 23

* * *

Возвратилось звено Иванова.

— Пойду, — говорю начальнику штаба, — узнаю, как там у них дела. А вы позвоните Вергуну и передайте, чтобы он сходил на стоянку, побеседовал с механиками. Надо сократить срок подготовки машин к повторному вылету. Десять — нет, пятнадцать минут, не больше. Время на вылет из готовности номер один — минута.

— Замполит уже там, — отвечает Рубцов, — на стоянке.

Ну, что ж, тем лучше, думаю.

Вергун сам летчик и отлично понимает, что надо для успеха в боевой обстановке.

Издали вижу: кто-то, не дорулив до стоянки, выключил мотор, к самолету подбежали механики, катят его в капонир. Очевидно, подбит. С летчиком все нормально, иначе там суетились бы врач или сестра. Подхожу, из кабины поднимается Демин. Жив, здоров, невредим.

— Что случилось?

— Едва долетел, — отвечает летчик, стащив с головы пропотевший шлемофон. — Мотор перегрелся. Температура на красной черте, давление масла нуль. Думал, заклинится.

— С кем дрались?

— Со всеми. В воздухе было столько машин…

— Кто же тебя подбил? Демин пожал плечами.

— Сам не пойму. Атаковал бомбардировщика, и вдруг удар. Кто, откуда?

Ну что ж, не понял, значит, не понял. Попробуем разобраться. Подошел инженер эскадрильи Тумаков, собрались механики, техники. Начинают осматривать самолет. Нижний капот мотора в пробоинах. Капает масло. Остро пахнет бензином.

— Снимайте капоты, — приказал инженер. Минута, и машина раскрыта.

— Все ясно, — говорит Тумаков, — добиты трубы масло — и бензосистем.

Нагнулся, осмотрел нижнюю часть мотора, полез под самолет, к радиатору, затем — снова к мотору, посмотрел и зачем-то потрогал воздушный винт. Сказал: «Радиатор тоже пробит, — облегченно вздохнул, — но винт и мотор целы. — Улыбнулся: — Повезло Демину, к утру машина будет готова».

Так вот они всегда, наши техники, механики, оружейники и другие специалисты, которых называют не очень понятным и немного формальным словом — техсостав. Беспокоятся, чтобы наши машины были исправными; переживают — когда прилетают подбитыми; радуются, когда уходят в полет или стоят боеготовые. Техники — боевые товарищи летчиков, наши друзья, и нет на фронте друзей более близких, более преданных нам, чем техники.

Машина, ушедшая в воздух, — это честь и совесть механика, техника. Летчик ушел в небо, техник остался внизу, на земле. Но сердцем он вместе с летчиком. Вместе с ним атакует врага, вместе жмет на гашетку, вместе с ним возвращается. «Идут! Идут!..» — так сообщают о появлении самолетов техники. Никто раньше них не увидит точку на горизонте; с момента, когда летчик взлетел и скрылся из глаз, техник все время ждет, непрерывно глядит туда, где скрылся его командир, его боевой товарищ.

А как переживают наши механики, техники, как замирают их сердца, если вместо звена, вместо четырех самолетов к точке приближаются три… Как они молят небо, чтобы вернулся четвертый.

«Как дела, командир? Как работала техника?» — традиционный вопрос механика после посадки. «Нормально, — отвечает пилот. — Спасибо». И эти слова дороже награды. А если скажет, что дрались, да еще и сбил одного, механик в течение дня — именинник. Его поздравляют товарищи, ему почет и уважение.

Ночью мы будем спать, а техники будут работать, вводить машину Демина в строй. А утром будут ее выпускать, будут встречать, готовить к повторному вылету. И так в течение дня, месяца, года. В холод, жару, осеннюю слякоть.

— Повезло, — говорит Тумаков, хлопнув по плечу летчика Демина. — Один радиатор в запасе есть.

Подошли и другие пилоты: Иванов, Маковский и Кальченко.

— Задание выполнено, — доложил Иванов и начал рассказывать.

…Высота три тысячи метров. Иванов осмотрелся. Справа и сзади, в дыму раскинулся Белгород. Впереди слева лежала Борисовка. Правда, от нее почти ничего не осталось, но оттуда, со стороны Борисовки должна была появиться огромная группа фашистских бомбардировщиков, о чем сообщила наземная радиостанция. На нее наводились соседи — истребители одной из частей нашего корпуса, а звено Иванова должно было помочь им — связать истребителей боем. Такова боевая задача. Но где же противник?

Только сказал — и сразу увидел. Они появились на равной с ним высоте, поэтому сразу было трудно определить и количество идущих навстречу машин, и их боевой порядок — на горизонте виднелось большое пятно в виде овала, сжатого снизу и сверху, сплошь усеянного темными точками. «Бомбардировщики», — подумал Василий и увидел истребителей — сопровождение — едва заметные точки слева и выше овала. Они то приближались к нему, то отходили влево, вправо… «Будто рой», — подумал Василий и стал набирать высоту, забирая немного влево.

Не теряя группу из виду, он решил углубиться с курсом на юго-запад, пропустить ее немного вперед, затем развернуться и ударить Ме-109 сзади, справа. Поняв его замысел, летчики молча приготовились к бою. Ведомый командира звена — Володя Кальченко оттянулся немного назад, обеспечив себе свободу маневра. То же сделала ведомая пара — Маковский и Демин.

Высота четыре тысячи метров. Справа снизу — дорога Белгород — Харьков. Солнце справа вверху, атаке оно не мешает. Впереди — самолеты противника: восемь девяток одна за другой, головная подходит к дороге. Слева к ним приближаются наши соседи, справа идут «мессершмитты». Их и надо ударить, ошеломить, связать боем. Дать возможность другим истребителям беспрепятственно бить бомбардировщиков.

— Атака! — командует Иванов.

Пикируя, они вначале ударили пару Ме-109, идущих несколько выше других, затем прорвались к восьмерке. В этот момент внимание вражеских летчиков привлекли наши соседи. Иванов это понял по тому, как ведущий восьмерки Ме-109 пошел было влево, в сторону «юнкерсов», по тому, как задвигались, заволновались ведомые. Чтобы удар был эффективным, надо сблизиться хотя бы метров на четыреста-триста, но медлить было нельзя, и наши открыли огонь.

Фашисты не ожидали атаки справа и сзади. Они заметались, но ведущий, оценив обстановку, бросил машину справа и вверх, в сторону солнца, и все потянулись за ним. «Удачно ушли…» — подумал Иванов и в ту же секунду понял, что они не ушли, а только вышли из— под удара, что они намерены драться и через минуту-другую, собравшись в единый кулак, не замедлят использовать свое тактическое преимущество: атакуют со стороны солнца. Спасти положение может лишь решительность действий, мгновенный контрманевр.

— Приготовиться к атаке! — скомандовал Иванов, направляя свой самолет в сторону вражеской группы. Подал и сразу осекся: немцы исчезли на солнце. А что может быть хуже, если враг тебя видит, а ты его нет?

— Представьте, — говорит Иванов, — ночь, а ты на пустынной дороге. Вдруг ты слышишь шаги, поворачиваешься и… яркий свет фонаря ударяет тебе в глаза, ослепляет. Ты ждешь удара, ты цепенеешь…

Такое же чувство испытал Иванов и каждый из летчиков, только в сто крат неприятнее, острее, страшнее: за лучами был враг, реальный, смертельный. Быстрая, как молния мысль: «Переворотом уйти в пике». И Василий чуть было не подал такую команду, но мгновенно одумался, будто очнулся. Как на это среагируют немцы? Пара, а может, четверка сразу же бросится вслед за его звеном и может настигнуть, остальные пойдут на помощь бомбардировщикам.