Россия: народ и империя - Джеффри Хоскинг Страница 23

По большей части староверчество не стало, однако, бунтарским движением, оставшись отчаянной попыткой отстоять принцип перед лицом того, что представлялось неодолимой силой. Староверы избегали мест, где их могли найти официальная церковь и правительство: держались поближе к границам, например польской, укрывались, как уже упоминалось, на Дону, основывали поселения в далеких северных лесах и на озерах, где почти не было помещиков и крепостного права, а сельские общины еще сохраняли остатки независимости, в центре страны, уничтоженной разрушительной политикой властей. Там религиозные беженцы находили природу, идеальную как для укрытия от властей, так и для культивирования своего аскетического образа жизни. Тысячи километров лесов, озер и болот гарантировали и изоляцию, и минимум комфорта. Рыбная ловля, собирательство и заготовка дров обеспечивали необходимые потребности: кроме того, существовали возможности для торговли. В отсутствие священников староверы проводили импровизированные службы в наспех возведенных часовнях или обычных крестьянских избах, пользуясь иконой и неисправленным молитвенником.

Здесь, на далеком севере, в 1670–1680-х годах беглецы из Соловецкого монастыря устраивали скиты, пахали землю. Иногда вокруг них собирались ученики, порой приходили крестьяне — так образовывались староверческие поселения. Без священников волей-неволей приходилось изобретать собственные обряды, самим исполнять такие таинства, как крещение и исповедь. В подобных условиях самые консервативные верующие в России были вынуждены предпринимать эксперименты, которые в других странах Европы считались атрибутами самых крайних религиозных сект.

Наиболее известное из таких поселений было основано на реке Выг, вытекающей из Белого моря, братьями Андреем и Семеном Денисовыми, прекрасными организаторами с практической сметкой, к тому же братья считались способными полемистами. В то время, когда официальная церковь перешла от преследования староверов к переубеждению, Андрей составил систематизированное изложение принципов старообрядчества, представив его в форме ответов на обвинения никониан. Впоследствии «Поморские ответы» для всех староверов стали общепринятым руководством по догматическим вопросам.

Сменивший брата в качестве настоятеля, Семен написал трактат под названием «Виноград российский», в котором изложил свой взгляд на Святую Русь, потерянную ими. По его мнению, Русь — прекрасный пример народа, управляемого божественной волей, единственная истинно христианская страна в мире, попавшем под власть Сатаны в форме католицизма, протестантизма и западного рационализма. Но и русские тоже оказались развращены сначала «папистской латинской ересью», а потом нечестивыми реформами Никона, затронувшими самую сердцевину священной миссии Руси.

И все же, на взгляд Семена Денисова, в простом народе еще сохранилось зерно истинной веры. Он писал о том, что в России нет ни одного города, ни одной деревни, которые не сияли бы «благочестием», от которых не исходил бы «свет веры».

Правда, все это было задавлено отступническим государством, несшим на себе знак Антихриста, но стойкое следование вере и мужественное сопротивление преследованиям когда-нибудь дадут Руси возможность ожить и вернуться на истинный путь. Денисов призывал вспомнить святых Руси, которые своим благочестием, верой и добродетелью объединили русскую нацию с Христом…

Приспосабливая учение Макария к потребностям времени, Денисов, сам того не желая, создал новую концепцию, значения которой, вероятно, не осознавал сам. Суть состояла в том, что со времен Макария государь и церковь отошли от истинной веры и не могли вести народ к великой цели. Вероятно, в будущем, считал Денисов, они смогут вернуться на правильный путь, но до тех пор единственно возможным носителем русского идеала остается сам народ «в городах, сияющих благочестием» и «деревнях, изобилующих истинной верой».

Как отметил Сергей Зеньковский, Денисов «превратил старую доктрину самодержавного государства в концепцию демократической христианской нации».

В этом и заключалась подлинная сила староверчества. При всех недостатках, ограниченности и предрассудках оно предлагало религиозное объяснение существующей реальности и растущего отчуждения народных масс от космополитического, светского государства, что стало еще более заметным в период правления Петра I и последующее время. Староверчество не только выдержало официальное преследование и дискриминацию на протяжении XVIII и XIX веков, но в определенном отношении даже усилилось. К началу XX века, то есть примерно через 250 лет, староверчество насчитывало от десяти до двенадцати миллионов верующих — от одной пятой до одной четвертой взрослого населения православной России.

Но и это не в полной мере характеризует влияние староверчества, потому что оно проникло и в сознание тех, кто признавал официальную церковь. Американский антрополог Ф. Конибэр, изучавший народные верования, в 1910-х годах писал, что «его сила заключается не столько в числе его открытых приверженцев, сколько в молчаливо сочувствующих ему массах… Во многих регионах мы сталкивались с широко распространенным мнением, что официальное православие хорошо для равнодушных, что это светская религия и что настоящая святая религия — это религия староверов».

Исследователь староверчества 1860-х годов В. И. Кельсиев пошел еще дальше, утверждая: «Народ продолжает считать и сегодня, что Москва — это Третий Рим, и что Четвертому не быть. Потому Россия — это новый Израиль, избранный народ, пророческая земля, где исполняются все предначертания Ветхого и Нового Заветов, из которой даже Антихрист должен выйти, как Христос вышел в прежней Святой земле. Представитель православия, российский царь, самый законный император на земле, так как он занимает трон Константина».

Даже допуская элемент преувеличения в этом высказывании, ясно — раскол давно перестал быть вопросом о том, двумя или тремя пальцами следует креститься, а обозначил радикальное расщепление русского сознания, когда огромные массы консервативных и патриотически настроенных русских оказались отчужденными от имперского государства и стали вести собственную духовную и даже общинную жизнь вне рамок, предлагаемых им официально. Как заметил Милюков, «русское народное благочестие отделялось от благочестия господствующей церкви. Болезненный и обильный последствиями разрыв между интеллигенцией и народом, за который славянофилы упрекали Петра, совершился полувеком раньше».

Уже к концу XVII века крепостное право, рекрутчина и давление государства, соединившись с экуменическими амбициями церкви, довели население до такого озлобления и истощения, что породили раскол, подорвавший верность как государству, так и церкви и ослабивший национальное единство.