Из смерти в жизнь.... Советские солдаты России - Сергей Галицкий Страница 23

Я побежал к командиру полка. — «Тут такое дело… Командир роты сказал, что я не еду». — «Ты едешь! Ты в списках стоишь! Кто такой этот Трушкин? Тут я командир полка, а не он. Быстро одеваться!».

Оделся и побежал в «артполчок». Там выстроились все дембеля дивизии, они накануне приехали в полк, у нас ночевали. Думали, что вот-вот улетим. Но не тут-то было… Построил нас начальник штаба дивизии. А все ведь одели дембельскую форму: белые пояса (они от парадной формы, нельзя их отдельно носить) и всё такое прочее. Стоим разодетые, как павлины какие-то, но до нас все так делали. Начальник штаба: «Не полетите домой. Это неуставная форма. Всем переодеваться. Сутки, чтобы привести себя в порядок!».

Мы все в шоке. Я ведь, когда ездил на броне, долго вырезал погоны из гранатомёта, долго-долго тесал надфилем буквы «СА», зашивал шевроны белой ниткой-стропой. Это же сколько работы, целых полгода!..

Начштаба: «Солдат, ко мне!». И вытаскивает «химика» (мы с ним служили в одном взводе в учебке). А тот надел запасную форму десантную. Для нас он был одет просто, как «чмошник»! — «Вот видите, как он одет? Вот так нужно одеваться! А теперь я покажу, как нельзя одеваться!». Прозвище у меня было Мокша. Мне шипят: «Мокша, прячься!». (Ребята знали, что я невезучий в этом отношении.) Я присел, как мог. Начштаба ходил-ходил, ходил-ходил: «Вон солдат, который там сзади стоит, такой маленький!». — «Мокша, тебя!». — «Я не выйду…». Начштаба: «Солдат!». Подходит и буквально вырвал меня, я чуть не упал: «Ты что, не слышишь!..». — «Нет, товарищ полковник, не слышал». — «Да ты что такое говоришь?». — «Товарищ полковник, я боевой солдат, меня командир дивизии лично знает. Не слышал. Теперь слушаю вас!». Надерзил, короче.

Он: «Это что за нашивка такая красненькая?». — «Ну, так все дембеля одеваются…». — «Да ты кому это говоришь? Да я тебя на «губу»!..». И хочет сорвать с меня погоны: схватил и дёргает. А погоны не отрываются, я их хорошо прилепил. — «Так, сутки даю! Чтобы всего этого не было! Иначе никто домой не полетит!».

Все дембеля дивизии собрались вместе и решили: «Если все вместе — не будет наказания. Давайте не будем ничего делать!». Всю ночь не спали, на улице разговаривали возле фонтана, который мы построили.

На следующий день командир полка решил собрать нас у нашего штаба. Вышел уже замполит Казанцев. (Потом я по телевизору слышал, что он через некоторое время в Москве выбросился из окна. Непонятная история…) Мы стоим уже с чемоданами, но толпой, ещё не построились. Казанцев: «Ну что, оделись? Я знаю, в чём дело. Сначала проверим, что вы с собой везёте, чтобы не было проблем у вас на таможне». Я испугался — не могу точно вспомнить, что у меня в чемодане лежит! Конечно, ничего явно криминального: что-то накупил, что-то натырил. Мне парни: «Мокша, прячься!». Я присел, сижу на чемоданчике. Замполит: «Так, а где Мокша? Позовите сюда его!». — «Я здесь…». — «Только у тебя проверим, больше ни у кого не будем. Согласны? Если у него проблемы — значит все обратно!».

Мне ребята: «Ты хоть знаешь, что у тебя в чемодане? Ты не подставь, из-за тебя вся дивизия не полетит!». Открываю чемодан. Бац — сверху пачка чеков и пачка афганей! Все: «О-оо-оо-оо!.. Ты чего, даже не смотрел, что ли!». Замполит: «А это что такое?». Я: «Это? Да это афгани!..». — «Да я вижу, что афгани. А зачем тебе эти афгани?». — «Мне?..». — «Тебе, тебе…». Я испугался — подставляю всех. И тут один нашёлся: «Так он же занимается нумизматикой, собирает деньги разные!». — «Коллекционируешь? Это хорошо. А зачем тебе так много?». Из толпы кричат: «Так у него друзей-коллекционеров много! Пока каждому раздаст, пока поменяет туда-сюда…». Смотрю — замполит развеселился. Уже хорошо! — «Многовато будет друзей…». Кто-то: «Да, многовато-многовато! Можете часть себе взять». Я: «Да вы что?!. Как это — взять?». Замполит: «Многовато, половинку возьму». Все хором: «Да, берите, берите!..». Половину вытащил, в карман себе сунул: «А чеки?». — «Да сэкономил за полтора года…». Он: «Тут больше тысячи будет, вряд ли ты их сэкономил. Надо половину взять». Все опять: «Берите, берите!». Забрал себе половину, смотрит дальше. Часы нашёл, ремень белый. Но больше ничего не взял.

А на следующий день нас подняли по тревоге, и особый отдел раздел нас до трусов, а некоторых — догола. Забрали вообще почти всё. У меня часы остались только потому, что были на руке. А у кого в чемодане были — забрали…

В Чирчик мы прилетели 5 мая 1987 года. Приходит полковник, в руке пачка талонов — бронь на билеты на самолёт. Полковник кричит: «Москва, двадцать мест!». — «Мне, мне, мне…». Отдал. — «Киев, десять мест, Новосибирск, восемь мест…». Бронь разбирают. И тут я начинаю соображать, что всем брони на самолёт не хватит. Нас ведь прилетело несколько сотен человек. Полковник: «Куйбышев!». Я: «Мне!». Не досталось. Потом ещё куда-то — мне опять не досталось. Слышу: «Горький, три места!». Я разбежался, запрыгнул на чьи-то плечи, потянулся вперёд через несколько голов и вырвал из рук полковника эти три талона. И тут же по спинам скатился назад и упал на пол. Но меня все знали. Поэтому просто посмеялись, этим всё и закончилось. Тут же нам выдали деньги: каждому рублей по триста и вроде столько же чеков. Полетели дальше, в Ташкент.

В Ташкенте в аэропорту одну бронь я отдал парню из Чувашии, другую — парню из Татарии. Он был танкистом из танкового батальона нашей дивизии. Купили билеты на самолёт до Горького. Тут пришли наши полковые разведчики, все пошли гулять в ресторан. Мне Серёга Рязанов говорит: «Давай и мы выпьем!». Я: «Да ты что? Мы же тогда до дома точно не доедем!». Я так пить и не стал. А Кувалда выпил и очень крепко…

Мне уже надо идти на регистрацию. Я нашёл Серёгу в зале ожидания. Он на скамейке сидит, спит. Надо прощаться, может, мы с ним больше никогда не увидимся! А он пьяный в стельку, ничего не соображает. Так было обидно… (Недавно я его нашёл, он ко мне в гости приезжал. Живёт в Челябинске, работает водителем. Так было радостно с ним снова встретиться!)

Пошёл к стойке регистрации. По дороге встретил ребят из разведроты. Говорю: «Улетаю. Давайте прощаться». Они: «Витёк, мы тебя проводим!». И всей толпой пошли меня провожать. Дошли до выхода на посадку, а там говорят, что им дальше нельзя. Они: «Как нельзя?!. Мы Витька должны в самолёт посадить!». Не стали местные с нами связываться, парни меня прямо до самолёта провели. В сам салон самолёта со мной трое прошли, там обнялись до слёз. Мы ведь в Афгане так сдружились! А тут расстаёмся практически навсегда…

В Горьком попрощались с парнем из Чувашии. Не помню сейчас, как его звали. А с танкистом поехали до Саранска вместе. Автобусов не было, мы взяли такси. Вечером я приехал к сестре в Саранске. Но на следующий день поехал не к маме, а к семье своего друга Василия. (Его, когда мы попали в окружение в Пандшере, тяжело ранили в колено. Семья его жила недалеко, километрах в двадцати от Саранска. Василий просил, чтобы я родителям о ранении ничего не говорил.)

На автостанции меня увидели ребята из нашей деревни. Это было 7 мая 1987 года, они из города собирались ехать домой на праздники. Я им: «Маме не говорите, что я приехал! Иначе ни грамма водки не налью».

Приезжаю к Васе домой, рассказываю его маме: «Вася, мой друг, служит нормально. У него всё в порядке…». Она: «Можешь не говорить. Мы всё знаем». — «У него всё нормально, всё прекрасно…». — «Да мы всё знаем!». — «Что вы знаете?». — «Да мы были уже у него». — «Где были?». — «Его перевели в Москву, в госпиталь Бурденко. Мы только что оттуда вернулись. Всё в порядке, нога цела. Французский учёный-хирург спас ему ногу — срастил нервные окончания». — «Не может быть! Вася же лежал в госпитале в Ташкенте!». А про себя думаю: «Вот негодяй! Меня заставил врать, а дома уже всё знают». Но на самом деле я очень обрадовался, что у него с ногой всё хорошо.