Империя Нобелей. История о знаменитых шведах, бакинской нефти и революции в России - Брита Осбринк Страница 23

Акции «Товарищества братьев Нобель»

Сам понимаешь, меня вынуждают к таким словам горькие чувства, вызванные твоим отношением. Будь в моем распоряжении средства, чтобы удовлетворить твои требования, я бы, право, не стал хвататься за перо и выкладывать все эти малоприятные соображения.

Я бы предпочел продать дома и остальное имущество, но в Петербурге теперь никто ничего не покупает. Тут воцарился застой, утрачены надежды на будущее, в банках полным-полно лежащих втуне денег.

Когда на прошлое Рождество наши конкуренты (германские евреи, торгующие американским керосином) придумали этот трюк – в одно и то же время распространить на биржах Нью-Йорка, Берлина, Штеттина и Бремена телеграмму о том, что Нобель прекратил в Петербурге выплаты по обязательствам, – это лишь незначительно сказалось на доверии к компании.

Русских патриотов, входящих в советы российских банков, хлебом не корми, дай уронить в чужом мнении иностранца – шведа, которого допустили сыграть важную роль в промышленном производстве. Евреи, чье влияние там преобладает, не могут простить мне стремления к независимости и того, что я не хочу позволить евреям прибрать к рукам весь сбыт нефти. Так что вопли против монополиста идут из русского стана, тогда как евреи пытаются навредить нам с другой стороны – подрывом нашей репутации.

Между тем дела “Товарищества бр. Нобель” обстоят совсем неплохо. Разумеется, выплачивать дивиденды было бы опрометчиво, поскольку, учитывая преследования, которым мы систематически подвергаемся, следует приберечь все имеющиеся средства, дабы не зависеть от кредитов, и вообрази, как докучливы могли бы стать некоторые акционеры во главе с Бильдерлингом, если бы мы решились на выплату.

<…> Так что нет ничего естественнее моей просьбы к вам обоим, с кем мы вместе учредили это Товарищество и чью фамилию оно носит, не бросайте его, а спокойно подождите до лучших времен. Разумеется, Роберт с каждым годом играет все менее значительную роль, тогда как твоя роль решающая. Посему прошу тебя оказать мне услугу, оставив удовлетворение твоего ходатайства на мое личное усмотрение и подождав, пока я достану ссуду в другом месте. B качестве залога предлагаю тебе, помимо акций нашего Товарищества, ипотеку на мой особняк в Петербурге. Я бы хотел впоследствии продать его, но любой шаг в этом направлении используется нашими врагами для дискредитации Товарищества, а у этой своры в распоряжении наша продажная <…> пресса, против которой я бессилен, как бы ни клокотал гневом. Bo всех прочих отношениях ты можешь быть совершенно спокоен, уверяю тебя. <…> Я знаю, что мы расходимся во мнениях о том, как следует руководить промышленными предприятиями. Я ничего не понимаю в спекуляциях и не доверяю биржевой игре, полагаясь исключительно на работу и считая, что только честным трудом можно поставить компанию на ноги. Я верю как в этот принцип, так и в самого себя, и у меня хватит терпения дождаться плодов своего труда. Ha своем веку я многажды подвергал проверке сей принцип и всякий раз убеждался в его справедливости. A когда ты не один, когда кругом акционеры, теряющиеся при первой неудаче, тем более важно верить в победу труда, настойчивости и предусмотрительности, поскольку пессимистов, которые все видят в черном свете, у нас хватает. За будущее же нашего предприятия я спокоен. Разумеется, нужно дать некоторое время на то, чтобы образовавшийся избыток продукции был поглощен растущим спросом. Ho наша компания имеет преимущества по сравнению с большинством и, когда наступят лучшие времена, начнет пожинать плоды раньше других. <…> Короче говоря, мне требуется твое содействие, чтобы помочь Товариществу, на счету которого в государственном банке два миллиона рублей – моими хлопотами.

Осенью я, по обыкновению, собираюсь денька на два в Стокгольм, проведать матушку.

Преданный тебе Людвиг.

P.S. Мы получили право выпустить облигации, но я не вижу в этом ни малейшей необходимости».

Альфред снова в Бад-Ишле, откуда в августе 1886 г. приходит очередное письмо от него:

«Братец Людвиг! Ты совершенно напрасно упрекаешь меня в том, что я “отмежевываюсь и думаю только о спасении собственной шкуры”. B таком случае ты <…> забываешь, что, требуя возвращения долга, я не только пребываю в неведении о материальных и кредитных затруднениях компании, но, напротив, накануне <…> получил уведомление о том, что Государственный банк и железнодорожная компания готовы ссудить предприятию столь крупные суммы, что тебе придется отказаться от предложения последней».

Людвигу следовало бы вернуть заем, предоставленный Альфредом, но не выплачивать дивиденды акционерам. Далее Альфред обиженно пишет, что того гляди ввергнет себя в

«нищету ради того, чтобы “Товарищество бр. Нобель” обанкротилось чуть медленнее. Ибо, обоснованно или нет, только я совершенно убежден, что крах компании – лишь дело времени. Я не раз дивился множеству счастливых случайностей (чего стоят три моих миллиона, два – Государственного банка и четыре с половиной – “Дисконто-гезельшафт”), которые позволили Товариществу так долго держаться на плаву».

Ему необходимы свободные средства, объясняет Альфред. Он также принимает предложение о закладе Людвигова дома. Поскольку это «один из способов достать средства, которые мне могут понадобиться, я с готовностью соглашаюсь на него. Хоть ты, по собственному выражению, и говоришь “малоприятные вещи”, я прекрасно понимаю твое отнюдь не безоблачное настроение, в котором люди не склонны взвешивать свои слова.

Сердечный привет всем от преданного тебе Альфреда».

29 августа Альфред опять пишет из Бад-Ишля:

«Милый брат Людвиг! Перед отъездом в Баку ты сообщил мне, что Государственный банк и железнодорожная компания открыли такие кредиты, что ты даже не сумеешь воспользоваться их <…> предложениями. Из чего я сделал естественный вывод, что твоя компания имеет избыток денежных средств и вполне могла бы вернуть мне долг. <…> Если Товарищество считает, что оно может просто-напросто игнорировать меня, то я скажу: не на того напали. Я вполне могу перевести свое ходатайство в какой-нибудь банк, и тогда компания <…> вынуждена будет обращаться со мной более любезно. A теперь – о “Динамите”…

C сердечным приветом к твоим близким преданный тебе Альфред».

22 августа/3 сентября 1886 г. Людвиг вернулся в Санкт-Петербург.

«Милый брат Альфред! Твое письмо из Ишля от 29 августа только что прибыло. K величайшему сожалению, я вижу, ты меня опять понял превратно, истолковав мое сообщение, как если бы нам открыли кредит и банк, и железная дорога. Кредит можно было бы получить у одного из этих учреждений, но в любом случае он покрывал лишь транспортные расходы и предоставлялся под залог перевозимой продукции. Ты упоминаешь о письме к Эмануэлю от 30 июля. He знаю, дошло ли до него это письмо, но хорошо помню его удивление по поводу того, что он не имеет от тебя сведений и ответов на свои вопросы. Эмануэль теперь полезнее для меня в Швеции, так что придется подождать с выяснением обстоятельств до личной встречи с ним. Твое предположение о том, что Товарищество хочет тебя проигнорировать, совершенно безосновательно. [Недоразумение будет выяснено по возвращении Эмануэля в Петербург. – Б.О.] Я терпеть не могу ссор, и мне совсем не трудно извиниться, если по моей ли вине или по вине кого-то из моих подчиненных мы причинили тебе неприятность».