Сохрани мою печальную историю... Блокадный дневник Лены Мухиной - Лена Мухина Страница 23

Мамочка, милая, мамочка, где ты. Ты лежишь в земле, ты умерла. Ты успокоилась навсегда. Я, я, я мучаюсь, страдаю, страдаю вместе с сотнями и миллионами советских граждан, и из-за кого, из-за бредовой фантазии этого психа. Он решил покорить весь мир. Это безумный бред, и из-за него мы страдаем, у нас пусто в желудках, и полно мученья в сердцах. Господи, когда все это кончится. Ведь должно же это когда-нибудь кончиться!?!!

22/XI

Сегодня утром можно сказать, что я отпраздновала свой вчерашний день. В 7 часов Ака ушла за шоколадом, и в 9 часов она дала мне чай, мой хлеб, 125 грамм, и 50 грамм шоколада, настоящего английского шоколада. О таком шоколаде можно только мечтать. У нас никогда не было настоящего заграничного шоколада. Настоящий английский шоколад, жирный, душистый, твердый, тяжелый, красивый. Разделен на большие плитки. 50 грамм — 4 таких плитки. Значит, одна плитка 12 с 1/2 гр. А какой вкусный, горько-сладкий, ну, одним словом, настоящий шоколад, прямо из Индии.

Если в Ленинграде не будет хватать хлеба и будут вместо него давать шоколад, то мы не умрем с голоду. А шоколаду нам Англия, наверно, привезла достаточно и еще привезет. На детскую карточку выдают такие английские продукты, как настоящее саго, изюм, (нрзб.). Но это все на детскую карточку, на нее же дают манную крупу и рис.

Вот это суп, всем супам суп! Ака принесла его из школы. И ведь экая досада, как мы сразу не догадались, ведь Ака могла и вчера прекрасно пойти и взять обед и незачем было это поручать Тамаре.

Сегодня Ака там взяла 2 вторых, а именно порция рисовой каши с кусочком масла. Один кусочек масла Ака дала мне, а другой кусочек положила в рис и сварила такой чудесный суп, такой вкусный, и много, чтобы каждый получил 1 полную тарелку и еще три поварешки добавки.

Теперь мы все перестроим. Я забираю все три крупяные карточки и рассчитываю так, чтобы хватило на всю декаду, а именно на 8 дней. Хорошо, если б вышло бы по 100 гр. крупы в день, ну, в крайнем случае, будем брать по 75 гр., т. е. один суп и одно второе.

В моей скляночке вместо 3 добротных плиток шоколада, как я сперва предполагала, остался один ничтожный огрызочек, который я тоже скоро съем, потому что смешно оставлять такой кусочек. А что осталось от моих конфет? Вчера же Ака передала мне пакетик с конфетами. Я их сейчас же сосчитала. Их было 34 штуки, круглых нарядных конфеток. 4 конфеты я обменяла на 2 соевых. Сегодняшний день увидели только 5 несчастных конфеток. Куда же делись остальные? Да, я их всех съела вчера, ведь я же вчера не обедала. Да, я вчера питалась хлебом и конфетами. За вчера я съела 25 штук этих конфет, утешая себя мыслью, что сегодня мой день рождения, сегодня я поем, а уж завтра не съем ни одной. Но наступило «завтра», и те 5 бедняжек, что остались помилованы мною, тоже нашли свой конец в моем бессовестном рту. И уж прямо стыдно, ну, вчера я была голодная, ну, другое дело. Но сегодня, сегодня я имела хлеб, шоколад, суп, кажется, можно было оставить эти несчастные жертвы в покое, все равно они обречены на съедение, дать бы им пожить еще денька два. Но нет, я не вытерпела, долго крепилась, наконец съела одну, ну а это значило, что теперь я не остановлюсь, пока не уничтожу все, что есть под рукой съедобного. И я принялась есть и съела все конфеты и весь шоколад. А впереди 8 дней. И я опять буду 8 этих дней пить чай без всего и досадовать, как это мне угораздило съесть в один день 25 штук конфет.

Моя плитка, красивая плитка настоящего английского шоколада, где ты? Почему я тебя съела? Такая нарядная, только и любоваться тобой, а я тебя съела. Какая я свинья. Теперь только одна надежда, т. е., вернее, одно утешенье, если мама пожелает поделиться с нами, то я получу еще одну плитку. И я не буду ее есть, нет, Боже сохрани. Я буду ею только любоваться и съем ее только тогда, когда у мамы не останется ни крошки шоколада.

Сейчас я перечла опять весь свой дневник. Боже, как я измельчала. Думаю и пишу только о еде, а ведь существует, кроме еды, еще масса разных вещей.

Как расшалились немцы. Стреляют и стреляют из дальнобойных. Ну, ничего. Скоро их успокоят. Сейчас над самыми крышами пролетел самолет как раз в ту сторону, откуда стреляют.

Город продолжает нормально жить. Заводы выпускают свою продукцию. Магазины торгуют. Кино, театры, цирк работают. Школьники учатся. Правда, жизнь перестроилась на новый лад: газ не работает, керосин не продается, люди варят обед в печках, на дровах, на щепках. Но большинство людей прикреплено к разным столовым. Теперь мало кто спускается в бомбоубежище, так как люди истощены систематическим недоеданием и истомлять себя хождением по лестнице взад и вперед просто не в силах, а жить хочется всем в равной мере. Сейчас такое время, что ничего не купишь, и поэтому ребята имеют при себе много денег. Они каждый почти день ходят в кино и театры, а на переменках и во время тревог — в бомбоубежище, занимаются картежной игрой. Все переменки и даже на некоторых уроках дуются в «очко» на деньги. А ведь это самый настоящий разврат. Я часто наблюдала за их игрой. Ведь они выигрывают зараз часто рублей 5–7, а иногда и 8. И я видела, как они теряют всякое уважение к деньгам, как небрежно бросается на парту, «в банк», «трешка» — 3 рубля. А если случайно упадет рубль, то владелец не торопится нагнуться, чтоб его поднять, а о 20-ти копейках и говорить не стоит. Зато с какой жадностью многие ребята прячут выигранные деньги, а другие, наоборот, с напускной небрежностью.

Вчера я просмотрела свои открытки. Какие раньше выпускались красивые открытки с разными видами, а теперь выпускают такие неаккуратные открытки, без всякого старанья, без всякой заботы. Пересмотрела я и все открытки с письмами для меня на обратной стороне, которые присылала мне мама из Пятигорска три года тому назад.

И я вспомнила, что когда-то мы с мамой мечтали, да и не так уж давно, еще прошлой зимой, поехать на пароходе по Волге. Узнавали, высматривали ^[23], сколько все будет стоить. Я помню, мы с мамой твердо решили поехать куда-нибудь летом путешествовать. И это от нас не уйдет. Мы с мамой сядем еще в мягкий вагон с голубыми занавесочками, с лампочкой под абажуром, и вот наступит тот счастливый момент, когда наш поезд покинет стеклянный купол вокзала и вырвется на свободу, и мы помчимся вдаль, далеко, далеко. Мы будем сидеть у столика, есть что-нибудь вкусное и знать, что впереди нас ждут развлечения, вкусные вещи, незнакомые места, природа с ее голубым небом, с ее зеленью и цветами. Что впереди нас ждут удовольствия, одни лучше другого. И мы скажем, смотря, как уплывает вдаль назад Ленинград. Тот город, где мы столько пережили, столько перестрадали, где мы сидели голодные в холодной комнате и прислушивались к грохоту зениток и гулу вражеских самолетов. И мы отмахнемся от этих воспоминаний как от тяжелого кошмарного сновиденья и переведем взгляд вперед, туда, вдаль, куда мчит нас краснозвездный экспресс. Вот по этой земле ходили немцы, тогда земля эта была покрыта снегом, испещрена воронками от снарядов, траншеями, окопами, оплетена колючей проволокой, холодный, ледяной ветер свистел в ушах. Этот путь, по которому мы сейчас несемся, был разобран. Это партизаны разобрали его. А вот под этим откосом валялись разбитые в щепы вагоны и чернели там и сям по откосу полузанесенные снегом трупы вражеских солдат. И мы с мамой невольно будем вглядываться в густую траву откоса, но мы там ничего уже не увидим, что напомнило бы о пережитой войне. Уже ушли, хотя в недалекое, но все же прошлое, те исторические дни, когда совершился перелом и немцы перестали продвигаться вперед, когда немцы попятились и начали откатываться, когда немцы побежали, когда мы вошли в Берлин, когда прогремел последний орудийный залп, последний разрыв снаряда, последний винтовочный выстрел. Уже уплыли назад и стушевались, покрывшись дымкой, далекий серый Ленинград, те дни, когда мы встречали с победой наших доблестных воинов, истинных героев, покрывших себя славой, какую не сотрут и века. Все это ушло назад, отодвинулось на задний план, дало место новому. И это новое тоже уже прошло. Мы уже похоронили и почтили вечной памятью славных наших бойцов, погибших в бою. Уже залечил Ленинград свои раны, мы вставили новые стекла и отстроили разрушенные здания. Да, все это уже прошло. И тот день, когда впервые, шипя, зажегся газ в конфорке на кухне и когда появилось первое эскимо.