Джон Рид - Теодор Гладков Страница 23

28 июля 1914 года в Соединенных Штатах произошло множество событий большей или меньшей значимости. Лопнул банк в Техасе. Покончил самоубийством видный промышленник. Джесс Виллард нокаутировал очередного претендента на титул чемпиона мира. Шестнадцатилетняя дочь почтальона из Огайо взяла первый приз на конкурсе красоты. Томас Альва Эдисон сделал новое изобретение. У восьмидесятилетней вдовы-миллионерши в Чикаго умерла любимая болонка по кличке Китти. Там же ограбили броневик с золотыми слитками (четверо убитых). Одна кинозвезда вышла замуж в третий раз, другая развелась с третьим мужем.

Обо всем этом миллионы американцев на следующий день прочитали в утренних газетах. Кроме того, они узнали, что в Европе началась война. Лишь очень немногие поняли сразу, что это война — мировая. О том же, к каким последствиям она приведет, не догадывались даже те, кто ее затеял. Возможно, снизойди на них провидение, окажись у них в руках магический кристалл, в котором бы их ослепленные жаждой наживы глаза различили контуры грядущих революций, то самые рьяные поджигатели пятилетней мировой бойни превратились бы в кротких овечек.

Но этого не произошло. Война стала фактом. За пылкими речами патриотов никто не расслышал стонов первых раненых, бодрый треск барабанов и ликующее пение труб еще перекрывали отдаленный гул тяжелых орудий, сквозь аромат ладана торжественных молебнов о победе еще не просачивался смрадный трупный запах с полей сражений.

На чью сторону встанет Америка в европейском конфликте? И нужно ли ей в него ввязываться вообще? Судьбы миллионов людей зависели от сложной сети международных интриг, бесконечных колонок цифр в толстых банковских книгах, от сухого пощелкивания телеграфных аппаратов фондовых бирж, тоненьких папок с протоколами секретных переговоров в сейфах промышленных воротил и финансовых магнатов.

Первые недели после 28 июля Америка спорила. Каждая воюющая держава нашла и своих сторонников и непримиримых врагов. Американцы вдруг вспомнили, что их отцы или деды родились на берегах Темзы и Рейна, Волги и Дуная, Тибра и Сены, и в соответствии с этим отдавали свои симпатии. Но все, однако, сходились в одном: война минует Соединенные Штаты стороной.

Едва лишь пробежав взглядом шапки над первыми телеграммами с театров военных действий, Джон Рид уже знал, что поедет в Европу. Не сговариваясь с ним, к тому же выводу пришла и редакция «Метрополитен».

Когда вопрос был решен окончательно и все необходимые формальности выполнены, Джек впервые за два года поехал в Портленд чтобы навестить мать. Слухи о его блистательных успехах уже достигли родного города, и земляки оказали ему поистине триумфальную встречу. В честь «нашего дорогого гражданина» устраивали торжественные обеды, на которых школьницы в белых платьицах подносили ему, краснея, букеты цветов. Его интервьюировали репортеры местной газеты. С ним уважительно советовались «отцы города». Его приезд внес форменный переполох в лучшие семьи города, где были дочки на выданье.

Рид только ухмылялся. Вся эта шумиха его позабавила, Но была в ней и неприятная сторона: у него почти не оставалось времени для матери. Когда Джек смотрел на ее осунувшееся лицо, на горестные морщины в уголках глаз, которых он раньше не замечал, он невольно чувствовал себя виноватым перед ней.

В Портленде Джек познакомился с симпатичной супружеской четой — молодым художником Карлом Уолтерсом и его женой Элен.

Оба они были талантливы, обладали хорошим юмором и обаянием. За несколько встреч все трое стали друзьями, тем более что во взглядах на мир у них было много общего. Этому знакомству, перешедшему в дружбу, суждено было сыграть большую роль в жизни Рида.

Незаметно подошли к концу считанные дни пребывания Джека на родине. Наконец, простившись с родными, он занял свое место в вагоне нью-йоркского экспресса «Лукулл».

Вечером 15 августа Джек с двумя близкими друзьями, Фредом Бойдом и Эдом Хантом, ужинал в ресторанчике на крыше отеля «Астория». Утром всем им предстояло отплыть в Европу, но разными путями: Рид отправлялся в Италию, Хант — в Голландию, Бойд — в Англию, где, по его уверениям, через несколько месяцев должна была начаться революция.