Я посетил сей мир. Из дневников фронтовика - Владимир Бушин Страница 23

Мы видели много на нашей землеРазбитых дотла городов:И Жиздры кроваво-кирпичный след,И камни твои, Могилев…Всю ненависть нашу и горечь утратВ стихах рассказать не берусь я.Сейчас под твоими ногами, солдат,Всем миром проклятая Пруссия.Ты будешь наказан советским бойцом,Кровавое логово КохаЗа русских, расстрелянных под Осовцом,За тяжесть последнего вздоха.

23 марта, Кноппельсдорф

Вчера утром я направился в деревню Нойхаузен в 481-й минометный полк, где должно было состояться совещание комсоргов спецчастей. Мой путь лежал через д. Кноппельсдорф, где стоит пост Дунюшкина. Я разыскал его и посидел у них.

Совещание проходило в уютной, хорошо прибранной комнате какого-то старинного замка. Это первый настоящий замок, который мне довелось видеть. Совсем как в романах Вальтер Скотта: зубчатые стены, башни, тяжелые ворота, ров, когда-то наполнявшийся водой. Так и несет от каждого камня Средневековьем, тевтонством.

Совещание продолжалось часов пять. Первые полтора часа занял майор Найштут: «Приказ №5 – боевая программа окончательного разгрома врага». Потом выступления с мест. И я кратко выступил.

25 марта

Стоит чудесная весенняя погода. Проселочные дороги подсыхают. Появились бабочки, набухли почки сирени. Воздух пахнет землей, навозом и прелью, протяжно и грустно свистят дрозды.

Весной у меня всегда как-то тревожно и грустно на душе. Ждешь чего-то нового, неизвестного. Что принесет эта весна – победу? Встречу с Ниной?.. Весна лучшее время для встреч, для любви.

Морозов, Дейнеко и я вчера были посланы в расположение 39 армии занять дома для ПВО и роты. 39-я уходит на другой участок. В этой деревне стоит Юрескул. Ночевали у него в доме из восьми комнат.

29 марта

Ночую последнюю ночь в роте. Все-таки направляют меня на курсы. 27 месяцев протекло здесь. Ко всему и ко всем привык, а то и сроднился. Ухожу с таким же чувством, с каким в 42-м уходил из дома. Уже распрощался со всеми. Комсомольские дела сдал Михайлину.

О чем жалею? Единственно, о друзьях. Ведь как привык я к Адайчику, к Райсу, к Шуре Бароновой да ко всем.

Путь лежит в д. Вилау км. 6-8 от Тапиау. Итак, в путь! Прощай 103-я!

3 апреля

Напрасно я прощался. Видно, в этой роте и кончать войну придется. Лантух-пентюх из политотдела дал мне неверный адрес. Курсы не в Вилау, а в Швиндау. Я два дня проблуждал, устал, как черт, и пропала вся охота идти на эти курсы. Да и шел-то я без большого желания.

По дороге прочитал заявление Рузвельта, чтобы его сенаторы и секретари были начеку «на случай немедленной победы в Европе». Я перепугался. Ведь так хочется встретить окончание войны среди старых друзей в родной роте.

Прихожу в политотдел. Капитан Завязкин, гад, посылает меня в отдел кадров 41-й армии. Но все-таки с Пьянцевым удалось все уладить, хотя он был недоволен моим отступничеством. И я направился в свою роту.

Дома меня ждали два письма от Нины (с буковками), от мамы и от С. Шевцова. Нина тяжело болела гриппом. Мама посылала к ней врачей из своей больницы. С.А. приглашал зайти к нему. Я на другой же день пошел. Меня встретил маленького роста очкастый капитан а/с в помятой гимнастерке без пуговицы на рукаве. Два ордена – Красной Звезды и Отеч. Войны. Видно, лет сорок, но во всем чувствуется что-то молодое, непосредственное. В письмах он всегда писал «Вы», а тут сразу на «ты». И это было естественно, непринужденно. Но как же он теперь будет обращаться в письмах?

Сразу заговорил о стихах. Сказал, что мои «Мечты о встрече» солдаты вырезали и посылали домой. Посоветовал кое-что изменить в «Кенигсберге» и послать его во фронтовую газету. Хотел «Мечты» и кое-что еще послать Степану Щипачеву. Видимо, знаком с ним.

В «К» я изменил вторую строфу: