Юрий Богатырев. Чужой среди своих - Наталья Боброва Страница 23

Кстати, они не знали глубины реки – мерили камнем, и получалось очень глубоко. А потом ужаснулись, потому что не рассчитали, что камень уносится течением. Оказывается, глубина там была всего метра полтора… С такой высоты прыгать было очень опасно. Могла случиться беда…

– Рисковали, азарт был, но Господь управил, – вздыхает Михалков.

* * *

– Он был абсолютно бесстрашен. – Не то чтобы храбр, а именно бесстрашен, подчеркивает режиссер. – Храбрость – это когда человек знает об опасности и осознанно идет на риск. А бесстрашие – когда он ее не чувствует. Юра был замечательно наивен. Он был убежден – раз друзья просят сделать это, значит, они за него отвечают и надо делать, потому что все будет нормально.

Это удивительно. «По вере вашей и воздается вам». В этом отношении он был совершенно доверчивым человеком, которому все давалось как бы легко. Первый раз сесть верхом – и сразу аллюром в поля!

При всей его грузности, неспортивности – иллюзия создавалась потрясающая… Не знаю, как он чувствовал себя в седле – наверное, плохо с его ростом… Когда он по ушам бил Александра Кайдановского – работала вся его фактура, вся его мощь.

Как он управлялся с этим? Не знаю. Потому что практически он не был гибким и внешне пластичным – хотя и был удивительно пластичным внутренне. Именно это очень многое компенсировало.

Если бы тогда не закрыли «Сибирского цирюльника», Юра, конечно, успел бы сняться в этом фильме. Он знал о замысле, читал сценарий… Также для него, умного, тонкого артиста, мы писали Николая I в «Грибоедове»…

* * *

В 1987 году были сняты «Очи черные». Михалков продолжает рассказывать:

– Там Юра великолепно сыграл городского голову. Потом «Автостоп» – уже без него. Еще Юра снялся в нашей совместной с итальянцами рекламе пасты «Барилла». И все… Дальше у него пошли роли в картинах Ильи Авербаха, Виктора Титова… И там он был снова совершенно неожиданный. Юра действительно обладал редкостной неузнаваемостью. Он как-то мне жаловался: «Вот сволочи, что за люди! Каждый день в кино снимаюсь, а вчера вот встал в очередь за туалетной бумагой (тогда это была тяжелая проблема) и рожей все крутил-крутил, ну никто не узнал, никто не пропустил… Простоял в очереди три с половиной часа! Ты можешь себе представить, какие мерзавцы?» И все это на полном серьезе.

Кстати говоря, его «неяркость» была его великим преимуществом – он был из тех актеров, которые могли быть любыми. Он был как бы стерт. Зато из него можно было делать что угодно.

Трудно найти другого такого актера, который мог бы играть и Шилова в вестерне, и Войницева в «Неоконченной пьесе», и Штольца в «Обломове», а потом Ромашина в «Двух капитанах». Юра именно тем и потрясал. Я ему это объяснял:

– Юрочка, ты великий!

– Да?

– Да. Ты великий.

– Ты правду говоришь?

– Да, ты великий артист!

Он сомневался и не понимал, что это актерское счастье – когда тебя не узнают. Иначе он был бы как Миша Боярский – хороший артист, но «приговоренный» к шпорам и ботфортам. Сыграть Вафлю в чеховском «Дяде Ване» ему было бы немыслимо…

А Юра действительно был гениальный артист. Я имел счастье и смелость говорить это ему в лицо и считал, что ему очень важно было это слышать. Ему нужно было, чтобы его ценили. Ему не хватало внимания. Он не умел за себя бороться. Не умел выбивать в месткоме путевки и квартиры…

* * *

Когда он о чем-то спрашивал Михалкова, тот давал ему совет, помогал, где можно… При этом работал с ним достаточно жестко.

– Потому что, хотя он нуждался, чтобы его называли гениальным артистом, это был единственно правильный путь, – объясняет Михалков. – Потому что Юре, как никому, был нужен режиссер. Ему был нужен не только пряник, но и кнут. Он был достаточно дисциплинирован и аккуратен в своем отношении к делу… Всегда. Но определенного рода насилие по отношению к нему давало ему новый импульс, новый толчок к тому, чтобы по-актерски фонтанировать.

Он не требовал понукания, нет. Но иногда зацикливался на какой-то идее, фразе, на чем-то своем, и для того, чтобы сбить его, нужно было резкое движение, а потом опять поглаживать: «Да, Юра, ты прав, хорошо, хорошо».

И он не обижался. Понимал, что это не было желанием утвердиться за счет артиста как режиссера. Я сам артист, и знаю, как иногда нужна встряска. Бывают такие моменты, когда тупо повторяешь одно и то же, и не знаешь, как играть… Понимаешь, что все не то… Тут очень важно верить в режиссера, потому что бывает и так, что режиссер сам не знает, чего хочет.

Но я всегда знал, чего хотел. Мы никогда не начинали снимать до тех пор, пока не знали точно, что нам надо. Поэтому вся наша «лабораторная работа» проходила вне чужих глаз и ушей.

* * *

В последние годы он был поглощен театром. Михалков же в это время писал сценарий «Грибоедова». Они кружились по разным орбитам. Хотя не ходили друг к другу в гости каждую неделю, но созванивались. Не теряли контакта, просто он не был таким плотным, как раньше. Проблемой стала и скрытность артиста.

– Он был очень скрытный человек, – говорит Михалков. – Я ничего не знал о его личной жизни и никогда не пытался узнать. Я вообще взял себе за правило никогда не интересоваться личной жизнью другого человека: если ему нужно – он тебе скажет, а если не нужно – чего лезть?

* * *

Михалков убежден, что сегодня было бы великим счастьем видеть его на сцене. Неясно только, что бы он играл сейчас? Классику? Возможно. В кино – точно бы сыграл у него генерала Радлова, которого для него и писали.

– Ведь сила Юры заключается в том, что он глубок и неожиданен внутри поставленного рисунка. Он лишь уточнял: надо так? И опять копал вглубь.

Михалков признается, что знает сейчас лишь несколько артистов подобного калибра: Олега Меньшикова, Алексея Петренко, Владимира Ильина, Марину Неелову, Инну Чурикову, Александра Калягина… Но трудно с кем-то сравнивать Богатырева. По степени возрожденческой одаренности, блистательному артистизму, тонкому вкусу…