Вторжение. Взгляд из России. Чехословакия, август 1968 - Йозеф Паздерка Страница 23

«Утром жена, как всегда, пошла за газетами.

– Не плачьте, пани, – сказал ей старый киоскер, – я знаю, вы этого не хотели!..

В зале заседаний четвертого этажа, куда нас собрали в то утро сразу же по приезде на работу, перед советскими сотрудниками редакции выступил новый шеф-редактор Константин Иванович Зародов ^[65].

Горящий советский танк на Виноградской улице. Прага, 21 августа 1968 года

(Национальный архив Чешской Республики)

– Товарыщы! – сказал он.

Добрая советская традиция! При Сталине любой секретарь обкома – будь он русский, украинец, а то ненароком еврей – старался с трибуны говорить с грузинским акцентом. При Хрущеве стало принято импровизировать и сбиваться на мат. При Брежневе оратор должен был говорить с той особой жлобской интонацией, которая выработалась годами партийной болтовни у крепко пьющих ерников…

– Так вот, товарыщы, некоторые чехословацкие товарыщы будут, возможно, просить объяснить им происходящие события. Так вот, товарыщы, вы можете сказать чешским товарыщам, что эти братские войска находятся здесь как харанты их свободы и независимости. Так и скажите, товарыщы, – мы харанты.

(Он говорил “г” по-украински, как “Сам”.)

…На пятый день оккупации за неправильное отношение к этому жесту братской помощи и поведение, недостойное советских людей, нам с женой дали два часа на сборы и отправили домой…

За отправкой наблюдали двое сотрудников редакции, не отходившие от нас с того самого момента, как мы получили приказ об отъезде, и следившие, чтобы мы никуда не звонили по телефону, а также два товарища рангом повыше: главный редактор бюллетеня журнала “Проблемы мира и социализма” Кандалов и племянник заведующего международным отделом ЦК КПСС Бориса Пономарева, автор многочисленных брошюр по вопросу сионизма, патологический антисемит Евгений Евсеев, по кличке Таракан (за рыжие усы)…

Это был торжественный момент для него. Он угадал! Он знал заранее!

В темном костюме, в черных очках, он неподвижно стоял в стороне и наблюдал.

…Самолет внешне выглядел как обычный рейсовый самолет “Аэрофлота”. Но внутри он был оборудован как транспортный военный. Нас было в этом рейсе Прага – Москва (с посадкой в Варшаве) десять пассажиров: мы с женой, еще одна пара из редакции, которую отсылали в Москву за аналогичные грехи, один сотрудник, попавший на этот рейс случайно, и семья какого-то польского дипломата – муж, жена и трое детей. Около нас навален наш багаж: чемоданы, мешки, сшитые впопыхах из пледов, свертки.

…После Праги я понял, что, даже будучи простым переводчиком, но высокоценимым и высокооплачиваемым, я – соучастник.

Быть им я больше не хотел.

…Я никогда не расстаюсь с патроном, подобранным в жаркий августовский день 1968 года в Праге, на углу Семинарской улицы и площади Приматора Вацки.

Был второй или третий день оккупации. Опьяненную небывалой свободой страну сунули головой в вонючий мешок, душили. Мы с женой ощутили тогда приход братьев-освободителей как удавку на собственной шее, как наручники на собственных запястьях, как кляп в глотке. Держась за руки, мы метались по городу, подчас смутно видя, куда идем, натыкаясь на бронетранспортеры и танки, перегородившие улицы и мосты. Мы что-то пытались говорить солдатам, принимавшим нас, вероятно, за провокаторов: не могли же им говорить такое советские люди. А ведь мы были тогда гражданами Союза Советских Социалистических Республик.

Там, где Семинарская улица, изогнувшись дугою вдоль глухого заднего фасада Клементинума (обширный ансамбль, целый квартал, состоящий из бывшего монастыря, двух садов, трех храмов и четырех библиотек), переходит в площадь Приматора Вацки, в конце улицы стоял пулемет. Возле него были почему-то рассыпаны патроны. Никого не было. Я поднял патрон и положил в карман. Солдат, болтавший с какой-то чешской парочкой из тех, кто приветствовал нашествие, окликнул нас. Мы продолжали идти не оборачиваясь, не ускоряя и не замедляя шаг. Пусть выстрелит в спину, пусть убьет, пусть на улице Праги советский солдат застрелит хоть одного гражданина своей страны. Как мы ненавидели эту заискивающую чешскую пару…

Прага. Конец августа 1968 год

(Национальный архив Чешской Республики)

Подобранный в Праге патрон вскоре улетел со мной в Москву, и с тех пор я не расстаюсь с ним никогда» ^[66].

После депортации ненадежных лиц пришло время «нормализации». В Праге вновь работали лишь те журналисты, которые полностью приспособились к ритму налаженной пропагандистской машины. Вот очень характерный отрывок из документа, которым они руководствовались:

«Постановление секретариата ЦК КПСС, 3 сентября 1968 года.

Секретно.

1. Обязать Агентство печати “Новости” подготовить в 10-дневный срок к изданию “Белую книгу” о деятельности контрреволюционных сил в Чехословакии. Разрешить тираж русского издания в 100 – 150 тысяч экземпляров.

2. Обязать Министерство обороны СССР (товарищ Гречко), КГБ при Совмине СССР (товарищ Андропов), ТАСС (товарищ Лапин) предоставить имеющиеся в их распоряжении документы и материалы, раскрывающие подготовку и характер контрреволюционного заговора, а также действия антисоциалистических и империалистических сил в Чехословакии и вне ее, направленных на отрыв Чехословакии от социалистической системы и реставрацию капитализма» ^[67].