От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Фернан Кайзергрубер Страница 23

21 июня, вместе с двумя товарищами, я ненадолго навестил могилы двух «бургундцев», погибших ранее на Северском Донце: Матиаса Бросселя и Г. Совье. Два деревянных креста, увенчанные их касками. Просто и трогательно. Для них все закончилось, для нас только начиналось! Здесь я ощутил, что та затаенная неприязнь, которую питали к нам некоторые «старики», исчезла. Нас признали. Тем вечером, около 23:00, мы оставили позиции и, южнее Изюма, переправились на понтонах через Северский Донец. Не встречая сопротивления, по топям и пескам мы двинулись к расположенному в 22 километрах Купянску ^[31]. Той ночью, в 2:50, Изюм должен был быть обойден с фланга и атакован. Миновав Купянск на реке Оскол, мы выдвигаемся к Капитоловке, до которой добираемся после выматывающего – девятнадцать с половиной часов! – марш-броска ^[32]. Наконец разбиваем палатки в каком-то лесу в предместьях Изюма, но, поскольку город уже пал, в нашем участии более нет необходимости. Смертельно уставшие и вымотанные, мы спали сколько хотели. У некоторых даже не было сил поесть, и они мгновенно заснули.

26 июня мы выдвинулись из нашего лагеря к Браховке, до которой добрались после нового 35-километрового марша. Мы оставили эту деревню девять дней назад, и я узнал ее, но теперь меня поселили в другой избе. Постой длится недолго, и 28 июня мы уже направляемся к Шуркам (Щурово. – Ред.) в 15 километрах северо-восточнее Славянска. В это время между Северским Донцом и Доном не стихали бои, и мы находились в резерве 97-й легкопехотной (егерской) дивизии. Деревня эта раскинулась вдоль холмов, и она меньше Браховки. Подразделения в очередной раз переформировывают, и мы усиленно тренируемся. Сегодня, 30 июня, обучение атаке под огнем тяжелых пулеметов. Они прочно закреплены на своих станках – по крайней мере, я надеюсь на это, – пристреляны до миллиметра, проверены и опробованы инструкторами. Наконец, когда все готово, идем в атаку под огнем пулеметов, пригнувшись, стараясь не распрямляться из-за риска быть срезанными очередью. Никто не знает, что линия огня установлена точно на высоте метр семьдесят. Лучше не подниматься выше полутора метров. Эта разница в высоте не так уж велика. Она необходима, чтобы солдаты привыкли и закалились, но я из тех, кто уже прошел крещение огнем. В последующие дни снова занятия. Индивидуальные броски en slalom – зигзагом, к мишеням в виде фанерных солдат, которые валятся от удара штыком. Военное руководство даже позаботилось доставить эти пособия сюда, где до фронта всего с десяток километров! Выбранная для тренировок местность изрыта неглубокими балками и канавами и заросла кустарником. За каждым поворотом мишень. Нужно как можно быстрее пройти дистанцию, стреляя в одни мишени и поражая штыком другие. Также мы стреляем по неподвижным мишеням лежа, с колена и стоя.

Наш немецкий инструктор демонстрирует нам свое sangfroid – хладнокровие. Он становится на холмике и велит нам укрыться в соседних балках и канавах. Затем берет гранату и перед тем, как выдернуть зажигательный шнур, откручивает колпачок на рукояти. Помещает гранату, которая уже на боевом взводе, на свой шлем и стоит неподвижно, считая до шести. Инструктор предупреждает, чтобы мы укрылись до того, как он досчитает до пяти, потому что на счет шесть граната взорвется. И действительно, на счет шесть слышим взрыв. Мы тут же поднимаем головы, чтобы посмотреть, что получилось. Инструктор на месте, над нами, в целости и сохранности, только верхняя часть шлема почернела от пороховой гари. Впечатляющая демонстрация самообладания! Совершенно очевидно, что не должно быть ни ветра, ни малейшего движения, граната должна устойчиво покоиться на шлеме. С круглыми гранатами подобные опыты производить не стоит!

Затем инструктор с улыбкой спрашивает нас, нет ли желающих испытать это на себе? Несмотря на дрожь в коленках, попробовать хочу я, однако мешкаю от пришедшей в голову мысли, что даже самая незначительная дрожь может заставить гранату упасть прямо мне под ноги. Тут вызывается менее рассудительный парень, и я, сам не знаю как, присоединяюсь к нему. Теперь уже нельзя пойти на попятную, иначе прослыву трусом. Думаю, что мой товарищ – то ли Кобу, то ли Кобю – чувствует то же, что и я, но теперь ничто на свете не заставит нас сознаться в собственном страхе. По крайней мере, я знаю, что мне страшно, и не думаю, что мой товарищ избежал того же чувства. Инструктор внимательно оглядел нас и пристально посмотрел в глаза, и тут у меня появились сомнения – может, он и вовсе не рассчитывал найти хоть одного желающего? Но после своего, может, и опрометчивого вызова он тоже не может пойти на попятную! Поэтому ему остается лишь спросить нас: «Вы точно уверены, что хотите этого?» Он смотрит на нас обоих, и наши одновременные кивки подтверждают наши намерения. Если было бы необходимо что-то сказать, то, вполне возможно, мы не смогли бы выдавить из себя ни звука.

Легкая неуверенность нашего фельдфебеля улетучилась, а мы частично забыли о своем беспокойстве, когда он давал нам инструкции: дышать глубоко и спокойно, пока нервы не успокоятся, но не слишком тянуть время; для лучшей устойчивости слегка расставить ноги, поставить гранату на боевой взвод и, взяв ее за основание, поставить на шлем рукояткой вверх; не шевелиться, не дышать, напрячь мускулы шеи. Не забыть считать – медленно и не торопясь, до шести. Когда он закончил, то велел всем укрыться. Сам он готов сделать то же самое, но ждет до последнего момента и остается рядом с нами, видимо, чтобы вмешаться при необходимости. Ведь он же несет полную ответственность за таких новобранцев, как мы. Я первый. Уже не знаю, страшно ли мне, но, кажется, я немного дрожу. Откручиваю колпачок, расставляю ноги и дергаю за шнур – у меня такое впечатление, будто проделал я все это очень быстро. Убеждаюсь, что граната устойчиво покоится на моем шлеме, и медленно, очень медленно разжимаю пальцы, надеясь, что она не опрокинется или не останется у меня в пальцах, как только я опущу руку. Похоже, осталась на месте; я не слышу звука падения, а о том, чтобы опустить голову и убедиться в этом, не может быть и речи. Это было бы величайшей глупостью. Я считаю и дохожу до шести – видимо, слишком быстро, потому что ничего не происходит. Слышу шум, но это наш фельдфебель прячется в укрытии. После краткого перерыва я возобновляю счет и на счет восемь: бабах! По голове ударяет, словно молотком, однако не так сильно, как я себе представлял. Может, потому, что взрыв произошел так быстро? Грохот? Похож на выстрел пушки, только отдаленный и раскатистый, словно приближающийся, – и все закончилось!

Я даже не сразу понял, что инструктор уже рядом со мной и со всего маху хлопает меня по спине. Думаю, он испытывает такое же облегчение, что и я! Появились головы моих товарищей, они смотрят на меня. Я же, в свою очередь, прячусь в укрытие на время испытания Кобю. И снова могу спокойно дышать, без того, чтобы думать, как бы не совершить ошибку, но, кажется, я все еще слегка дрожу. По крайней мере, в самый ответственный момент я точно не дрожал! Но вот я слышу взрыв гранаты Кобю, и очень хорошо, что я в укрытии, ибо мои мысли до сих пор блуждают где-то далеко от происходящего в данный момент. Мои товарищи встали, я тоже. Кобю также прошел испытание. Мы устроили перекур и обсуждали события перед тем, как вернуться в деревню.