Рудольф Нуреев. Я умру полубогом! - Елена Обоймина Страница 23

«Вся его жизнь была вызовом, но не столько обществу, сколько человечеству, — однажды заметил кинорежиссер Виктор Бочаров. — Я не сторонник версии о его протесте против системы, в которой он жил. Вся эта система была Нурееву неинтересна. Раздражать его могло лишь то, что ограничивало его личную свободу».

«Мне претят жесткие рамки, я изо всех сил стараюсь найти новые возможности, развить разные стороны моей натуры, открыть, в чем состоит ее сущность. Поэтому я не вернулся в Россию. Я чувствовал настоятельную потребность разбить окружавшую меня скорлупу искать, пробовать, исследовать. Я хочу подобно слепому попробовать на ощупь все, что меня окружает… Я хочу иметь возможность работать повсюду — в Нью-Йорке, Париже, Лондоне, Токио и, разумеется, самом, на мой вкус, прекрасном из театров — сине-серебряном Кировском в Ленинграде. Мне двадцать четыре года. Я не желаю, чтобы кто-то решал за меня мое будущее, определял, в каком направлении мне «следует» развиваться. Я попробую дойти до этого самостоятельно. Вот что я понимаю под словом «свобода» [18].

Заметим: Рудольф говорит здесь только о себе, не делая никаких обобщений и выводов. И самым прекрасным из театров называет все-таки родной Кировский в Ленинграде, не отрекаясь ни в коей мере ни от него, ни от товарищей по сцене, ни от педагогов. Такая позиция вызывает глубокое уважение.

«Я уверен, что ни в какой другой стране нет такого горячего интереса к музыке и балету, как в Советском Союзе», — убежденно утверждал Нуреев.

«Если мне чего-то жаль, так это искренности русских людей, — добавлял он годы спустя. — Они делают друг для друга гораздо больше, чем люди на Западе. Я считаю Запад чересчур искушенным. Тут полно шарлатанов».

«После своего переезда на Запад Нуриев ни единого раза не позволил себе негативно отозваться в прессе о советском режиме», — вынужден был признать зарубежный биограф танцовщика Отис Стюарт.

По советским меркам Рудольф был очень благополучным артистом. Уже во время учебы в училище о нем говорили как о восходящей звезде, прочили ему неплохое будущее. В двадцать лет, после окончания Ленинградского хореографического, его, повторимся, сразу же зачислили солистом в Кировский театр, с которым молодой танцовщик много гастролировал. Зарплата Рудольфа в 1961 году составляла 250 рублей, по тогдашнему времени — очень приличная зарплата. К примеру, молодые специалисты после окончания вуза получали на производстве 100–110 рублей, а то и меньше (средняя зарплата в СССР, по данным Росстата, составляла в 1961-м 81 руб.). Рудольф был хорошим сыном: половину заработанных денег он посылал родителям.

Правда, жилье молодому танцовщику выделили довольно оригинально: ему и балерине Алле Сизовой — одну двухкомнатную квартиру на двоих. Но и это казалось чудом: в первые месяцы работы в театре он жил в общежитии в комнатке на восемь человек, где ему приходилось спать на откидной кровати.

Вполне может быть, что, распределяя жилую площадь столь странным образом, руководство Кировского театра и на самом деле преследовало вполне благородные цели: вдруг между Нуреевым и Сизовой возникнет роман, они поженятся и Рудольф, может статься, сделается более управляемым? Тщетные надежды!

— Они думают, я на ней женюсь! — кипел Рудик в адрес театрального парткома. — Никогда!

Но в душе, разумеется, понимал: отдельное жилье у него рано или поздно будет — такими талантами в СССР не разбрасывались.

Даже зарубежные авторы в достаточно политизированных биографиях Нуреева вынуждены признать: «Артисты балета и в Советском Союзе пользовались определенными привилегиями и жили в относительном комфорте и безопасности. Им были доступны такие радости жизни, как хорошая одежда, квартиры, дачи. Одной из первых покупок Нуриева после поступления на работу в Кировский театр стал автомобиль, в хрущевскую эпоху считавшийся символом избранности» [19].

Хотя, по многим свидетельствам, Рудольф и не находился в особой дружбе с Сизовой, получением совместной с ней квартиры был доволен безумно. Впервые он смог обставить жилище по своему вкусу — «всего лишь медвежья шкура, да подушки на полу». Впрочем, по словам Аллы, ее сосед ночевал дома нечасто…

Рудольф прожил в собственной комнате весьма недолго, всего лишь до начала 1959 года. Причинами его переезда к преподавателю Александру Пушкину, как уже говорилось, стала серьезная травма, полученная на репетиции, а так же вселение к нему сестры Розы, приехавшей из Уфы. Она устроилась воспитательницей в детском саду в Ленинграде и, поскольку носила одну фамилию с братом, смогла получить разрешение на проживание вместе с ним. В отличие от детских лет, с сестрой у Рудольфа отношения решительно не складывались, и через некоторое время он предпочел сбежать из собственной комнаты, чем терпеть соседство этой грубой, неуживчивой и склочной особы.

Его переживания вызывало совсем другое…

Куча анонимок на Рудольфа на столе у директора Кировского театра продолжала расти. Правда, по большей части за ними не было ничего обоснованного. Но Рудольф никогда не отличался осторожностью. Каждый раз, когда иностранные труппы приезжали в Ленинград или в Москву, он всегда посещал их спектакли, а иногда знакомился с артистами и всегда, когда появлялась возможность, общался с ними. Контакты с иностранцами были важны для него и доставляли большую радость. Но каждый раз при этом молодой танцовщик замечал: за ним ходит какой-то человек. Рудольф даже мог бы нарисовать его лицо, настолько оно было знакомо! Человек этот регистрировал все «ненормальные дружественные связи Нуриева с иностранцами».

Особенно запомнился один случай. Это произошло 26 июля 1960 года, когда молодой танцовщик впервые танцевал в «Дон Кихоте». В конце спектакля вся сцена была усеяна красными розами, бросаемыми зрителями.

Рудольф попросил, чтобы эти чудесные розы собрали и после закрытия занавеса передали артистам американской труппы, находящимся в зале. Американцы, в свою очередь, пригласили его поужинать с ними, но у Нуреева было достаточно здравого смысла: он понимал, что принять это предложение в данном положении было бы неразумно.

* * *

Материалы «дела Нуреева» неопровержимо свидетельствуют: танцовщик был до смерти напуган перспективой ареста. Кто-то постарался внушить Рудольфу, что с «такими наклонностями», то есть гомосексуальными, ему не место в советском балете. Кто это был? И зачем ему это понадобилось?..

Судя по некоторым фактам, Нуреев не сразу осознал свою непохожесть на других, называемую сексуальной ориентацией.

Молодой балетоман, гомосексуалист Вадим Киселев впервые увидел Рудольфа играющим в снежки. «Еще тогда мне бросилась в глаза его потрясающая кошачья пластика», — признавался он.

На пять лет старше Нуреева, с длинными, до плеч светлыми волосами и четко очерченным ртом, Вадим наверняка надеялся без особого труда увлечь танцовщика и подчинить его своему влиянию. Однажды вечером он пригласил Рудольфа к себе домой на бутылку армянского коньяка и двести граммов икры. Но ожидания завзятого соблазнителя не оправдались, а его приставания были грубо отвергнуты бесцеремонным татарским юношей. Они расстались почти врагами и долгое время не встречались, пока в один прекрасный день Нуреев не пришел к Вадиму со словами: «Думаю, я обидел тебя». Танцовщик извинился перед Киселевым и, продолжая флиртовать с ним, продолжил это чисто дружеское знакомство.