Негде спрятаться. Эдвард Сноуден и зоркий глаз Дядюшки Сэма - Гленн Гринвальд Страница 23

Я не исходил из возможности угроз в отношении Guardian; я просто ничего не знал об этом.

Меня волновало, что власти могут, по меньшей мере, оттянуть публикацию. Guardian умела подавать материалы агрессивно и дерзко, и в этом была одна из причин, почему я прежде всего обратился именно сюда. Я понимал, что они имеют право предупредить меня о том, что они будут делать в худшей для нас ситуации, но не мог думать об этом. Заявления Джанин меня обнадежили. Я согласился с ней.

«Но еще раз: я считаю, что необходимо публиковать сегодня, – набирал я текст. – Я не хочу больше ждать».

Примерно в полдень по нью-йоркскому времени Джанин сообщила мне, что АНБ и Белый дом проинформированы о том, что планируется опубликовать сверхсекретные материалы. Однако ответа не последовало. В то утро Белый дом назначил Сьюзен Райс новым советником президента по национальной безопасности.

Журналист Guardian, который занимался проблемами национальной безопасности, Спенсер Акерман имел хорошие контакты в Вашингтоне. Он сообщил Джанин, что официальные лица «заняты» этим назначением.

«Они считают, что отвечать нам сию минуту нет необходимости, – писала мне Джанин. – Но ответ все же должен скоро прийти».

С трех утра до трех пополудни никаких новостей не появилось ни у меня, ни у Джанин.

«У них есть крайний срок для ответов или они отвечают, когда сочтут нужным?» – с сарказмом спросил я. Джанин сказала, что Guardian просила АНБ ответить «до конца текущего дня».

«Что, если они не ответят к этому времени?» – продолжал я нетерпеливо вопрошать.

«Тогда и будем решать», – написала Джанин.

И вдруг она добавила, что дело осложняет одно обстоятельство. Алан Расбриджер, ее босс, только что вылетел из Лондона в Нью-Йорк, чтобы проследить за публикацией материалов по АНБ. Это означало, что с ним нельзя будет поддерживать связь в течение семи последующих часов или около того.

«Ты можешь опубликовать эту статью без Алана?»

Вероятным ответом было «нет», тогда шансов на то, что статья выйдет сегодня, почти не оставалось. Самолет, на котором Алан летел в Нью-Йорк, должен был приземлиться в аэропорту Дж. Кеннеди поздно ночью.

«Посмотрим», – отозвалась она.

Это был один из тех организационных барьеров на пути агрессивной журналистики, которых я и пытался избегать, начав сотрудничество с Guardian: юридические проволочки, консультации с официальными лицами, организационная иерархия, боязнь рисков, ожидание.

Через несколько минут, в 3:15 пополудни по нью-йоркскому времени мне прислал сообщение Стюарт Миллер, заместитель Джанин: «Они перезвонили. Джанин разговаривает с ними».

Мне показалось, что окончания разговора я ждал вечность. Примерно через час Джанин связалась со мной и поведала, что у нее происходило. На линии было около десятка высокопоставленных чиновников из самых разных организаций, включая АНБ, Минюст и Белый дом. Сначала они высказывались снисходительно, но доброжелательно, подчеркивая, что она не вполне понимает значение или «контекст» судебного постановления по Verizon. Они предложили встретиться с ней «как-нибудь на следующей неделе» для разъяснения ситуации.

Когда Джанин сообщила им, что хочет напечатать материал сегодня же и сделает это, если не услышит каких-то очень конкретных или особых возражений, ее собеседники стали более агрессивными и почти угрожали из-за ее несогласия дать им время на поиск аргументов против публикации. Ее назвали «несерьезным журналистом», а Guardian – «несерьезной газетой».

«Ни одно нормальное издание не стало бы публиковать материал столь спешно, не встретившись предварительно с нами», – заявляли они, с очевидностью пытаясь выиграть время.

Помню, что я мысленно согласился с их утверждением. В том-то и было дело. Действующие правила позволяли властям контролировать и нейтрализовать процесс сбора публикуемой информации, сводя на нет антагонизм прессы и правительства. И для меня крайне важно было дать им понять с самого начала, что в нашем случае эта вредоносная тактика неприменима. Наши материалы должны публиковаться по другим правилам, которые определят существование независимых, а не раболепных средств массовой информации.

Меня порадовало дерзкое и уверенное настроение Джанин: она не раз повторила вопрос, каким образом публикация повредит национальной безопасности, но так и не получила конкретного и определенного ответа. Но ни в каком случае она не могла опубликовать материалы сегодня. В конце нашего разговора она сказала: «Я попробую связаться с Аланом, тогда мы решим, что можно сделать».

Я подождал полчаса и затем прямо спросил ее: «Будем мы публиковать сегодня или нет? Вот все, что я хочу знать». Джанин ушла от ответа. Алан был недоступен. Понятно, что Джанин находилась в чрезвычайно трудной ситуации: с одной стороны, государственные чиновники США обвиняют ее в безответственности, с другой – я требую от нее бескомпромиссных решений. И ко всему – главный редактор издания летит сию минуту в самолете, а это означало, что вся тяжесть самого трудного за всю 90-летнюю историю газеты решения со всеми вытекающими из него последствиями легла только на ее плечи.

Оставаясь на связи с Джанин, я все это время держал телефонную трубку, переговариваясь с Дэвидом.

«Уже почти пять вечера, – доказывал мне Дэвид. – Это крайний срок, который ты им дал. Пора решить. Или они начинают печатать сейчас, или ты говоришь им, что не работаешь с ними».

Он был прав, но я медлил. Разрыв с Guardian в тот момент, когда я готов опубликовать один из самых значительных разоблачительных материалов в истории США, обернулся бы большим скандалом. Он бы чрезвычайно повредил самой Guardian, поскольку мне удалось бы представить общественности некоторые объяснения, которые бы, в свою очередь, позволили им защищаться, возможно, за мой счет. Мы могли устроить этот цирк, этакое шоу, которое не пойдет на пользу никому из нас. Что еще хуже, это отвлечет внимание от того, что должно оставаться в фокусе, – от разоблачений АНБ.

Я также должен был признать, что присутствовал элемент и моего личного страха: публикация сотен, если не тысяч, сверхсекретных файлов АНБ сама по себе была рискованной даже под вывеской такой крупной организации, как Guardian. Делать это одному, без ее защиты, было куда более опасно. У меня в голове звучали разумные предостережения моих друзей и адвокатов.

Поскольку я медлил с ответом, Дэвид продолжил: «У тебя нет выбора. Если газета побоится печатать это, то там тебе нет места. Ты не можешь действовать, руководствуясь страхом, иначе ты ничего не достигнешь. Этот урок преподал тебе Сноуден».

Вместе с Дэвидом мы придумали, что я напишу Джанин в чате: «Уже пять вечера, это крайний срок, который я дал. Если мы не печатаем это немедленно – в течение следующих тридцати минут, я разрываю контракт с Guardian. Я уже почти нажал на «Отправить» и… передумал. В этой записке звучала явная угроза – этакий виртуальный ультиматум. Если бы я ушел из Guardian при сложившихся обстоятельствах, все стало бы достоянием общественности, в том числе и этот разрыв. Поэтому я смягчил тон следующего сообщения Джанин: «Я понимаю, что у тебя свои соображения и ты поступаешь так, как считаешь нужным. Но мне надо идти вперед и сделать то, что я считаю нужным. Мне жаль, что у нас не получилось». И я отправил сообщение.