История катастрофических провалов военной разведки - Джон Хьюз-Уилсон Страница 23

Прежде чем закончить разговор о загадках Перл-Харбора, упомянем еще о любопытном свидетельстве одного подростка — разносчика газет. Рано утром 7 декабря 1941 года шестнадцатилетний Том Николс собирался отнести экземпляр воскресного номера Washington Times-Herald одному из постоянных подписчиков, японскому военно-морскому атташе, проживавшему в Вашингтоне по адресу 3601, Коннектикут-авеню. К удивлению Тома, газету у него взяли два американских морских пехотинца в полной выкладке, стоявшие на часах у дома атташе. Никто так никогда и не объяснил, от кого же исходил приказ выставить охрану у дома японского атташе в столь ранний час, ведь к моменту утреннего разноса газет даже президент Рузвельт еще не прочел роковую четырнадцатую часть закодированной дипломатической депеши. Эти данные были пока только в распоряжении капитан-лейтенанта Крамера и некоторых лиц из верхушки морского командования. Однако в обычной жизни морские пехотинцы подчиняются военно-морскому министерству Соединенных Штатов. Этот любопытный факт также остался без объяснений.

Для разведчика-аналитика ситуация, подобная той, что окружала Перл-Харбор, является уникальной, трагической сагой об упущенных возможностях, проигнорированной ценной информации и бюрократической путанице. Ситуация эта тем загадочнее, что ее сопровождали неубедительные, зато постоянные попытки обнаружить заговор или же замести следы. Правительство США санкционировало ряд расследований, которые должны были дать ответ на вопрос: кто и что знал о ситуации и в какое именно время. Было не менее шести комиссий, проводивших такие расследования:

1. комиссия Робертса (1941, Робертс — судья Верховного суда США);

2. комиссия Харта (1944, Харт был на тот момент старейшим адмиралом);

3. армейская комиссия по Перл-Харбору (1944);

4. следственная комиссия флота (1944);

5. комиссия Конгресса (1945—1946);

6. комиссия Клозена (1945).

Из всех этих комиссий только последняя, сверхсекретная миссия полковника Клозена, по гражданской специальности адвоката, имела доступ к коду «Мэджик», ко всем фактам и, что самое важное, к сохранившимся радиосообщениям. Поэтому неудивительно, что выводы, сделанные Клозеном, в некоторых аспектах радикально отличались от вердиктов предыдущих служебных и политических расследований, имевших прежде всего цель установить виновных или найти козлов отпущения. К сожалению, как и многие другие свидетельства времен Второй мировой войны, факты оставались засекреченными, пока Клозен в 1992 году не прервал свое почти пятидесятилетнее молчание.

Комиссия Клозена разделяла официальную точку зрения Вашингтона, согласно которой невезучие командиры на местах — адмирал Киммел и генерал-лейтенант Шорт — являлись главными виновниками трагедии. Кло-зен строил свою критику на четком понимании того, кто что знал и за что нес ответственность. В 1945 году он шаг за шагом восстанавливал картину событий, путешествуя по всему миру, причем на его теле был закреплен механизм уничтожения документов на случай попадания в руки врага. Клозену стало понятно, что многие из тех, кого допрашивали официальные комиссии, знают гораздо больше, чем они рассказали, к тому же эти комиссии не имели доступа к данным радиоразведки.

Одна из самых больших проблем разведки — чрезмерная секретность. Недаром разведслужбы, особенно те их подразделения, которые работают со сверхсекретной информацией и спрятаны за толстыми дверями, посещают только высокопоставленные офицеры, которых те, кто подобного доступа к информации не имеет, называют «клубом агента „Белка”». «Принцип необходимого знания», применяемый для того, чтобы тщательно дозировать доступ к информации, является неотъемлемым элементом безопасности, но одновременно, по двум причинам, может быть и источником опасности.

Во-первых, лицам, ответственным за принятие решений, может быть отказано в доступе к определенной информации на основании того, что в этом нет необходимости. Так, например, в 1941 году поступили с генералом Шортом: у него не было допуска ко всем данным радиотехнической разведки, и, конечно же, он не знал о том, что флот читал японские шифровки. Впрочем, отказ адмирала Киммела делиться данными со своим коллегой понятен. Шорт не был посвящен в главные тайны военно-морской разведки, но, что еще хуже, и сам Ким-мел не видел всех сообщений, перехваченных его подчиненными. Его личная шифровальная машина для чтения кода «Мэджик» была изъята ранее для секретного обмена данными с британцами. Становится ясно, что обоим верховным командующим на Гавайях нанесли довольно сильный удар исподтишка.

Проблема усугублялась общим недостатком координации разведслужб США. Отсутствовал верховный «мозговой центр», докладывавший обо всем президенту. Не было агентства, ответственного за всестороннее освещение событий или сортировавшего данные по важности. У каждого игрока были свои фрагменты пазла, но никто не мог заставить их положить эти фрагменты на стол и составить общую картину. Поэтому в создавшихся обстоятельствах возлагать всю вину на оперативное командование в Перл-Харборе было бы слишком жестоко. Хотя Клозен и сравнил офицеров с «часовыми, заснувшими на вахте», нельзя не посочувствовать Кимме-лу и Шорту, которые испили до дна чашу позора, будучи назначены главными виновниками катастрофы.

Во-вторых (и это более серьезно), «менталитет агента Белки» порой подразумевает заметание следов. Почти не существует сомнений, что атмосфера таинственности мешала дать непредвзятую и объективную оценку произошедшего в Перл-Харборе. Истина всегда была где-то рядом; вопрос в том, являлись ли «соображения национальной безопасности» той стеной, что скрывала передовые технологии (например, возможность перехватывать и читать японские шифровки) от врага, или они были отговоркой, с помощью которой можно было утаить грубые, так называемые «политические» ошибки? Верен, скорее всего, и тот и другой ответ.

Существует и еще одна, так сказать, психологическая причина катастрофы. В 1941 году каждый эксперт знал, что Перл-Харбор просто не может подвергнуться нападению. База Тихоокеанского флота Соединенных Штатов просто-напросто находилась слишком далеко и от Японии, и от любого другого вероятного противника, стоянка судов была очень хорошо защищена, а высоты на острове и мелководье делали технически невозможной и торпедную атаку. По общему мнению, Перл-Харбор был неприступен.

К сожалению, то, что было правдой в 1939 году, уже не соответствовало действительности в 1941-м. Британский флот 11 ноября 1940 года в ходе одной из своих наиболее успешных (и наименее известных) операций времен Второй мировой войны застал врасплох итальянские корабли на рейде Таранто, порта в Южной Италии. Одиннадцать особых торпед, пущенных с отживающих свой век бипланов «Суордфиш», потопили или вывели из строя три итальянских линкора и два тяжелых крейсера, что полностью нейтрализовало флот Муссолини. Атака была проведена под покровом ночи с британских авианосцев.

Стереотипную черту американцев, часто подмечаемую их друзьями и недругами, можно назвать синдромом «сделанного не у нас». С юношеским максимализмом и безграничной верой в мощь самой развитой, новаторской и успешной экономики в истории американцы доверяют только собственным идеям и изобретениям и игнорируют достижения других народов, будь это оружие, потребительские товары или даже телешоу.