Двор красного монарха. История восхождения Сталина к власти - Саймон Себаг-Монтефиоре Страница 23

29 мая 1932 года Сталин и Надя выехали в Сочи. Там их навестили Лакоба и Берия. Лаврентий сейчас не нуждался в услугах Нестора. Он уже имел непосредственный доступ к вождю. Отношения между недавними друзьями и союзниками сильно испортились. Лакоба при встрече с Берией, не стесняясь, говорил: «Мерзавец!»

Мы не знаем, какие отношения были между Сталиным и Надеждой Аллилуевой во время этого отпуска. Ясно одно, напряжение с каждым днем росло. Сталин правил страной, которая находилась на грани взрыва, при помощи писем и телеграмм. О надвигающейся катастрофе он знал по донесениям сотрудников ОГПУ, которые приходили к нему пачками.

Сталин сидел на веранде дачи в залитом жарким солнцем Сочи и гневно думал об ослаблении дисциплины и предательстве в партии. В критические моменты своей жизни он всегда прятался в крепости, осажденный врагами.

14 июля Сталин написал Молотову и Кагановичу в Москву и потребовал издать драконовский закон, по которому голодных крестьян следовало расстреливать за кражу хотя бы одного колоска с колхозного поля. Так родился печально известный закон о «борьбе с хищениями социалистической собственности».

7 августа закон вступил в силу. Сталин к тому времени окончательно впал в панику. «Если мы не предпримем попыток по улучшению ситуации на Украине, – писал он Кагановичу, – то можем ее потерять!» В критическом положении вождь обвинял слабость и наивность своего зятя Реденса, начальника ОГПУ Украины, и руководителя республики Косиора. Украина, считал Сталин, насыщена польскими агентами, которые во много раз сильнее, чем думают Реденс и Косиор. Он решил заменить родственника более сильным и безжалостным человеком.

* * *

Тем летом Надя рано вернулась в Москву. Может, она хотела подготовиться к осеннему семестру, а может, не могла больше выносить напряжение, которым был пропитан отдых в Сочи. У нее обострились головные боли и рези в желудке. Плохое самочувствие жены усиливало тревоги Сталина. Любой другой человек на его месте не выдержал бы такого стресса, но у Сталина были воистину стальные нервы.

Гнев Сталина в те дни вызывали не только враги, но и друзья. Он сильно рассердился на Ворошилова, который робко высказал предположение, что политика вождя не найдет поддержки у политбюро. Когда украинский чекист Корнеев застрелил, скорее всего, голодающего вора и был арестован, Сталин заявил, что его следует оправдать. Но Климент Ефремович, которого едва ли можно назвать мягкотелым защитником морали, тщательно разобрался в деле и выяснил, что жертвой был подросток. Он написал вождю письмо, в котором предложил судить Корнеева, пусть даже приговор будет очень мягким. В тот же день, 15 августа, разгневанный Сталин поступил по-другому: приказал не только освободить Корнеева из-под стражи, но и повысить его в должности.

Через шесть дней после дела Корнеева, 21 августа, Рютин, ранее арестовывавшийся за критику в адрес Сталина, встретился с несколькими единомышленниками. Они договорились написать «Обращение ко всем членам партии». По их замыслу, это должен был быть мощный призыв сместить Сталина. Еще через несколько дней в ГПУ поступил донос на Рютина. У Иосифа Виссарионовича случилась истерика. 27 августа он срочно вернулся в Москву и встретился в Кремле с Кагановичем, чтобы обсудить обстановку.

Через месяц, 30 сентября, ГПУ арестовало Рютина. Возможно, Сталин, которого наверняка, как всегда, поддерживал Каганович, требовал вынесения смертного приговора. Однако казнь товарища по партии, такого же меченосца, как и они, была чересчур решительной мерой. Против нее выступали Серго Орджоникидзе и Сергей Киров. 11 октября оппозиционера приговорили к десяти годам в лагерях.

Рютинское «Обращение…» имело последствия и для семьи Сталина. Если верить охраннику Власику, Надя достала антисталинский манифест у своих друзей в академии и показала мужу. Это, конечно, не означает, что она присоединилась к оппозиции. Аллилуева могла просто хотеть помочь мужу. Утром после самоубийства брошюру Рютина нашли у нее в комнате.

В пятидесятые годы Иосиф Виссарионович не раз признавал, что не уделял жене достаточно времени в последние месяцы ее жизни. «Время тогда было очень сложное, – оправдывался он. – Мы работали в страшном напряжении, вокруг было так много врагов. Работать приходилось днем и ночью…»