Взятие Казани и другие войны Ивана Грозного - Валерий Шамбаров Страница 23

Первым его принял городишко Ринген, где стояли две-три сотни стрельцов под командованием головы Русина-Игнатьева. Они сражались отчаянно, отбивали врага пять недель! Но Курлятев и Репнин, находившиеся неподалеку, помощи так и не оказали. Сочли, что атаковать магистра слишком опасно. Когда стрельцы израсходовали порох, Ринген был взят. К доблести противников немцы отнеслись совсем не так, как русские. Всех пленных умертвили самыми зверскими способами — сажали на кол, сдирали кожу. И Кеттлер, высвободив силы, ударил на воевод. Смял конницу Репнина, отбросил другие полки, намереваясь идти к Дерпту Но при осаде Рингена ливонцы понесли большой урон, утомились — и потеряли время. Уже наступали холода, немцы начали расходиться по домам. У магистра осталось лишь 6 тыс. воинов, и он предпочел отступить.

Без сомнения, воеводы, обрекшие на смерть стрельцов и так глупо позволившие себя разгромить, заслуживали очень строгого наказания, и царь разгневался не на шутку. Но… Курлятев был членом «избранной рады», близким другом Адашева и Курбского. Мы не знаем, как и под каким предлогом они выгораживали виновных, но результат известен. Курлятев и Репнин избежали опалы. Иван Васильевич ограничился тем, что сместил их и послал в Ливонию других воевод — Микулинского, Серебряных, Шереметева, Морозова. Им добавили войск, придали отряды казаков, кабардинцев, ногайцев и поставили задачу идти к Риге. Зимний поход снова был чисто карательным. Крупных крепостей не осаждали, налетали на мелкие городки. Население и воины из них бежали. Пытался обороняться только Шмильтен, но казаки ломами раздолбили каменную стену и перебили гарнизон в рукопашной. Вывозили пушки и все что могли, остальное сжигали. Дойдя до Риги, спалили множество кораблей, зимовавших в устье Двины, прокатились по Курляндии и вышли на русскую землю к Опочке.

Но в это же время нанес удар и польский король. Еще не собственными армиями, а руками татар. Его послы отвезли Девлет-Гирею щедрую плату, заверили, что все силы царя находятся в Прибалтике, южные рубежи Руси оголены, и хан соблазнился. Он переманил часть ногайцев, собрал 100 тыс. всадников и бросил их в набег. Раньше, как уже отмечалось, крымцы всегда нападали летом. Теперь, чтобы не упустить момент, двинулись зимой. Три группировки нацеливались на Рязань, Каширу и Тулу. Но, как выяснилось, далеко не все казаки ушли разорять Ливонию. Те, что остались, поспешили предупредить Москву. А от первых же пленных Девлет-Гирей узнал, что русские полки тоже ушли не все, и навстречу ему уже выступила рать Михаила Воротынского. Тревожные вести стали поступать к нему и из тыла: донские казаки напали на улусы, оставшиеся без воинов, учинили погром, угнали 15 тыс. лошадей. И хан без боя повернул назад. Но еще и ударили морозы, повалили снега. Крымцы рассчитывали взять конский корм в русских селениях, а без него лошади стали падать, всадники замерзали. Воротынский докладывал, что шел за татарами до Оскола «по трупам».

После такой катастрофы хан предпочел отправить к царю посольство, просить о мире. А Ливония вообще была на волосок от падения… Но вот тут-то в прибалтийские дела начали вмешиваться другие державы. В марте 1559 г. в Москву пожаловало посольство Литвы. Его ждали уже давно, с нетерпением. Ну а как же, Сигизмунд II много раз обещался прислать его — заключать «вечный» мир и союз против Крыма. Наконец-то оно прибыло. Но вместо мира и союза послы с ходу потребовали… вернуть Смоленск! А король в своем послании указал, что он «запрещает» русским «воевать Ливонию», отданную императором под его покровительство. После таких претензий царь прервал переговоры. Указал, что ливонцы данники России, а не Литвы, их наказывают «за неверность, обманы, торговые вины и разорение церквей». Если же Сигизмунд передумал заключать союз, «да будет, как ему угодно».

Подал голос и император Фердинанд. Сперва он обратился к царю через шведов, а потом и сам прислал гонца с предложениями «дружбы» — и для этого требовал не трогать Прибалтику. А шведский король заявил, что может стать посредником в достижении мира. Правда, он все еще боялся рассердить Ивана Васильевича и вежливо оговаривался, что не будет вмешиваться в чужие дела и сам знает коварство ливонцев, а действует разве что «в угоду императору и для общей пользы христианства». Государь поблагодарил Густава за участие, а от посредничества отказался. Ответил: «Тебе нет нужды писать к магистру, я сам найду способ образумить его».

Но не успели отшить одних «миротворцев», как появились другие — датчане. Их посольство известило, что король Христиан III умер, и на престол взошел его сын Фредерик П. Он тоже очень желал «дружить», восстановить торговые связи, прерванные ливонской блокадой, а при этом просил, чтобы русские… отступились от Эстонии, якобы издревле принадлежащей датчанам. Бояре выразили удивление, указали, что владения Фредерика — «Дания и Норвегия, а других не ведаем», поэтому королю лучше не вступать в российские сферы интересов. Но такой ответ послов ничуть не смутил. Даже глазом не моргнули.

Оказалось, что Фредерик и его дипломаты отказ предвидели, и послы имели еще одну, запасную инструкцию. Вслед за шведами предложили свое посредничество в ливонском урегулировании.

Все, в общем-то, было понятно. Но почему-то совсем непонятным стало поведение русской стороны. Алексей Адашев, возглавлявший переговоры, с какой-то стати… согласился. Вместе с датчанами взялся вырабатывать условия мира. Были повторены прежние требования: орден должен признать себя вассалом царя, платить дань, открыть свободу торговли для наших купцов, в нескольких прибалтийских городах размещались русские гарнизоны. Магистру следовало самому приехать в Москву или прислать вместо себя «знатнейших людей», «да за свои вины добити челом на всем том, как их государь пожалует». А дипломаты Фредерика II обязались уговорить ливонцев принять выработанные пункты. Для этого, по предложению датчан, Россия объявляла перемирие на полгода, с мая по ноябрь 1559 г.

После зимних русских рейдов в Ливонии царили полный разброд и паника, многие орденские чины и города склонялись к капитуляции. Как впоследствии писал Иван Грозный Курбскому (имея в виду не только его, но и Адашева с Сильвестром), «аще бы не ваша злобесныя претыкания, и з Божьей помощью уже бы вся Германия (т. е. Ливония) была бы за православными». Но «лукавого ради напоминания датского короля» орден на целых полгода получил передышку! А ведь Адашев был опытным дипломатом, он уже не один год руководил внешней политикой государства. Почему же он поверил, что датчане выполнят взятую на себя миссию? И на каких основаниях мог рассчитывать, что магистр послушается датчан? Имелись ли вообще хоть какие-то основания для такого, прямо скажем, безграничного доверия?

Глава 7. Крымский поход

Победы Ивана Васильевича над Казанью, Астраханью, крымцами, шведами, ливонцами создали ему огромный авторитет в народе. Он на деле проявил себя защитником подданных, готовым отразить и наказать любого врага. Земские реформы открыли путь к строительству могучего самодержавного государства. Что ж, его советники с этим не спорили. Сильвестр тоже внушал государю, что он — «самодержец всеа Россиа» и «Господь Бог… нарек тя… вождя и учителя всемирна». Но только на словах. Тот же Сильвестр смело брал на себя роль учить «учителя всемирна». Признавая, что власть его от Господа, сам решал, что именно «угодно» Господу. А каким образом претворять в жизнь решения царя, определяли Адашев, Курбский, Курлятев…