Смертники Восточного фронта. За неправое дело - Расс Шнайдер Страница 23

С какой-то необычной усталой покорностью Кордтс упал на снег, надеясь, что соседняя куча бревен погасит взрывную волну. Граната взорвалась, и через секунду белой ревущей тишины он услышал жуткие крики, которые почти мгновенно смолкли.

Какое-то время он лежал в полной прострации. Несколько раз его тело сотрясли мощные конвульсии. Окружавшие его бревна, которые разметало во все стороны взрывом, укрыли от осколков и ударной волны, но не могли защитить от холода. Впрочем, Кордтсу холод в эти мгновение был безразличен. Он ничего не чувствовал.

Постепенно он начал приходить в себя, напуганный мыслью о том, что русские могут увидеть его, но не мог заставить себя двинуться с места. Через несколько секунд он все-таки поднялся и подошел к стене церкви.

Здесь он увидел лужу крови, которую высвечивали отблески пожаров. Казалось, будто она сочится из стен разрушенных домов. Кордтс поискал глазами Брандайса или Локхарта, однако так и не увидел их в темноте. У него почему-то возникло ощущение, что ни того, ни другого уже нет в живых. Он взял в руки ствол пулемета и тут же выпустил его. Затем поднял снова. Ствол был еще теплым. Кордтс нагнул голову, ощущая это тепло кожей лица. Из его глаз неожиданно потекли слезы. Совсем недавно ствол наверняка был раскален докрасна, сейчас же сохранил тепла примерно столько, сколько умирающий младенец. Ему казалось, что он ощущает некие волны жизни, исходящие от едва ли не одушевленного металла. Кордтс снова выпустил ствол из рук Теперь по его лицу текли крупные слезы, которые он поспешил вытереть прежде, чем они превратятся в капельки льда, раздражающие кожу. Он перестал плакать, едва ли осознав причины и сам факт слез. Он впервые за последние несколько часов вспомнил о раненой щеке, почувствовав, что слезинки попали ему на язык У него моментально зародилось подозрение, что рана разорвалась сильнее прежнего. Его рука была слишком холодна, чтобы чувствовать что-то, так же как и его лицо, вернее, щека. Он собрался провести костяшками пальцев по лицу, но решил больше не делать этого.

Кордтс посмотрел на какой-то знакомый силуэт и узнал Брандайса. Тот сидел, прислонившись спиной к стене церкви и вытянув голову, как будто рассматривая что-то на земле перед собой. Он был одним из немногих офицеров, которые нравились Кордтсу. Они даже как-то раз поговорили по душам, еще на Селигере.

Кордтс сел рядом с телом Брандайса. Плоть только что умершего офицера была холодной, хотя и ненамного холодней камня, из которого была сложена церковь. Улица была завалена телами мертвых русских солдат. Их было так много, что они напоминали невысокую стену. В эту кучу угодил снаряд, и она разлетелась во все стороны обрубками развороченной холодной плоти. Несколько Иванов попытались вскарабкаться на тела убитых товарищей. Один из них застрял ногой в переплетении конечностей и тщетно пытался выбраться. Картина была неприятной и показалась ему самой жуткой из всех жутких видений, свидетелем которых Кордтс стал за последние семь месяцев. Застрявший в куче трупов красноармеец через считаные секунды был убит, так же как и другие его товарищи, пытавшиеся перебраться через этот жуткий завал. Затем те из них, кто остались живы, полезли обратно и вскоре скрылись за углом церкви.

Первый танк был подбит обычным способом.

Второй танк вывели из строя иначе, бросив в него пару мин Теллера из окна второго этажа. Обе со звоном отскочили от брони, упали на твердый, как железо, снег и взорвались. Силы взрыва оказалось достаточно, чтобы разорвалась одна из гусениц. Экипаж оставался внутри, ведя огонь из башенного орудия и пулеметов по пулеметным гнездам немцев, расположенным дальше по улице. Точность стрельбы сильно затруднял стоявший неподалеку первый танк, частично закрывавший поле стрельбы, однако танкисты продолжали поливать огнем те места, где, по их мнению, прятались пулеметчики.

Тем не менее по эффективности это напоминало мощный ураган, как будто огонь велся из нескольких пулеметов самолета-штурмовика. Натиск массы красноармейцев был удержан, и наступавшие как подкошенные падали под свинцовым дождем пуль. Это повторялось снова и снова. С более открытых участков местности возле Полицейского оврага вся штурмовая группа противника выдавливалась под сильным напором на эту улицу, значительно сужавшуюся в центре города. Русские наступали подобно телесному поршню, помещенному в плотный цилиндр. Подобного рода почти монолитный поршень устремлялся навстречу им с другой стороны этого цилиндра, вырываясь свинцовой лавой из стволов немецких пулеметов и сокрушая их. Наступление русских войск наконец замерло. Однако штурмовому полку буквально наступали на пятки через эту брешь другие полки свежей дивизии, переброшенной в окрестности Холма. Они двинулись по улице дальше к центру города, неумолимо выдавливая вперед своих соотечественников.

Улица была настолько запружена людьми, что убитые оказывались под ногами тех, кто напирал сзади. Упавших безжалостно насмерть давила выплескиваемая все дальше и дальше вперед человеческая масса. На мертвецов падали и раненые, неспособные двигаться самостоятельно. Они также погибали, растоптанные насмерть сапогами и раздавленные гусеницами танков.

Прорыв через Полицейский овраг удался русским благодаря разумному планированию. Однако главным проклятием Красной армии было отсутствие организации, пожинавшее свои зловещие плоды после того, как наступление достигало своего пика. Офицеры среднего звена были обучены плохо, а их подчиненные — рядовые — еще хуже. Части с более высокой степенью боевой подготовки, по всей видимости, наступали с обоих флангов, внедряясь в город по другим улицам и переулкам. У них было численное преимущество, а в настойчивости и упорстве они не уступали противнику. Таким образом, русским удалось ворваться в самое сердце изнуренного долгой осадой города, проникнув в него по параллельным улицам и переулкам. Немцы оказались не в состоянии встретить наступающих мощным огнем, способным оставить их натиск и защитить все эти городские артерии.

Однако принятие решений лежало на старших командирах, находившихся далеко в тылу, среди заснеженных равнин за пределами периметра. Инициатива, как некий ресурс ограниченного характера, распространялась исключительно на точку прорыва, то есть овраг. Связь с передовыми частями отсутствовала. В этом отношении тыловые командиры не слишком далеко ушли от полководцев средневековых армий, не умевших после определенной фазы сражения осуществлять прямую или опосредованную связь с основной массой войска. Нижние чины, которые были обучены так же скверно, что и солдаты средневековых армий, быстро превращались в дезорганизованную толпу.

На деле получилось так, что сторожевые посты немцев воспользовались преимуществами окружающих улиц. Они были рассечены на части отрядами проникших в город советских солдат. Однако русские при этом были вынуждены вступить повсеместно в перестрелки с малочисленными группами защитников города, которые за последнее время приобрели неплохой опыт уличных боев. Порой три-четыре человека могли серьезно затормозить продвижение противника в глубь города. Да и не все сторожевые посты оказались серьезно разбиты красноармейскими отрядами. Те из них, что были в относительно нормальном состоянии, сумели незаметно укрыться в разрушенных домах, выходивших окнами на улицу, по которой катилась волна русских солдат.