Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры - Виктория Финли Страница 23

Однако, если бы этому римскому эрудиту была дана возможность переместиться вперед во времени и стать свидетелем, например, открытия пещер Альтамира в северной Испании, думаю, он осознал бы собственную самоуверенность. Плиний ошибался в отношении источника вдохновения для ранних испанских картин. В этих пещерах гораздо больше изображений охоты, чем картин, посвященных любви, хотя интересно, что на некоторых шведских петроглифах более позднего периода было так много изображений мужчин со впечатляюще большими возбужденными пенисами, что документировавшему их Карлу Георгу Бруниусу пришлось проконсультироваться с коллегами о том, готова ли аудитория середины XIX века увидеть ранние образцы шведского порно ^[50]. Мнения коллег по этому вопросу разделились. Но Плиний был прав хотя бы насчет материалов для живописи. Несомненно, охра была первой цветной краской, но даже древнейшие художники обычно начинали рисунок с угля: иногда чтобы перед нанесением краски убедиться, что формы воспроизведены верно, а иногда для того, чтобы сделать контуры более яркими и мощными. И если мы не знаем, был ли древний художник женщиной, которая нацарапывала рисунки куском обожженной деревяшки (а мы не можем ничего сказать по этому поводу), то обнаружила необычные пещеры в Альтамире именно девушка.

В 1868 году охотник Модесто Перес, выслеживая птиц или оленей в регионе Сантандера между Атлантическим океаном и горами северной Испании, наткнулся на вход в цепочку пещер. Он рассказал об этом своему землевладельцу, и они, прихватив необходимое снаряжение, совершили несколько любительских экспедиций в двадцатиметровую пещеру с наклонным потолком и неровным полом. Там обнаружились признаки древнего человеческого жилья: медвежьи кости, пепел от костра, другой загадочный мусор. Но настоящее сокровище этой длинной прямоугольной галереи было обнаружено только одиннадцать лет спустя, в 1879 году, через тысячу восемьсот лет после того, как Плиний задохнулся под самым исторически печально известным потоком черного пепла в своем родном городе – Помпеях.

Если бы в тот день дон Марселино Санц де Сотуола нашел няню для своей восьмилетней дочери Марии и не увел ее с полуденного солнца в странное и довольно опасное помещение для игр, никто не обнаружил бы находившиеся там сокровища в течение еще нескольких десятилетий. Позже, в самые мрачные минуты своей жизни, он, должно быть, жалел, что его дочь не промолчала.

Де Сотуола был аристократом, охотником и землевладельцем, но больше всего он любил что-то находить. Его глаза всегда были прикованы к земле, проверяя, нет ли там чего-то необычного, чего-то, что было привнесено людьми, а не создано природой, что могло бы объяснить историю мира по-новому. Должно быть, он был в восторге, когда его дочь нашла вход в пещеру. Казалось бы, сам бог даровал возможность проверить некоторые теории эволюции и человеческой истории, которые де Сотуола, как и другие представители интеллектуального общества Европы, обсуждал со своими друзьями при каждом удобном случае.

Он отправился на поиски информации. Всего за несколько минут до того, как жизнь де Сотуолы изменилась, этот сорокавосьмилетний мужчина сидел на полу пещеры, деловито выискивая палеолитический медвежий помет, остатки древней еды или другие признаки древнего жилья. Его дочь, которая, судя по фотографии, хранившейся в музее Альтамиры, была хорошенькой девочкой с такими короткими темными волосами, что ее можно было бы принять за мальчишку, если бы не длинные серьги, бегала по пещере, придумывая собственные игры при свете факелов. Вдруг, согласно красиво рассказанной легенде о находке, она остановилась и удивленно воскликнула: «Смотри, папа, быки!» Де Сотуола встал и, должно быть, тоже вскрикнул, вероятно, даже более эмоционально, потому что потолок пещеры над их головами оказался покрытым изображениями огромных красно-черных бизонов, несущихся по каменному полю.

Угольные рисунки Альтамиры были выполнены широкими уверенными мазками – простыми широкими линиями, которые складывались в тень и контур, – а затем автор нанес красную и желтую охру кистью или, возможно, мягкими замшевыми подушечками. Там было двенадцать полных изображений бизонов, два безголовых (но не менее мощных, выглядевших так, словно их головы исчезли в другом измерении, а не были отсечены), три кабана, три благородных оленя, выглядевших довольно впечатляюще, и дикая лошадь. В рисунках ощущались скорость и энергия, свидетельствовавшие о том, что они были созданы быстро и без колебаний. Особенно бизоны – каждый длиной в два метра или больше, сильные звери с перекатывающимися мускулами. Вазари наверняка одобрил бы энергию этих схематичных рисунков.

Де Сотуола и его взрослые друзья проходили под этими рисунками не меньше дюжины раз, но ни разу не подняли взгляда вверх. Возможно, до этого дня на изображения возрастом в пятнадцать тысяч лет не падал взгляд человека. Их могли рисовать как мужчины, так и женщины (хотя бы некоторые из них: стиль изображений сильно различается) при свете горящих факелов, которые были жизненно важны, поскольку давали не только свет, но и тепло – в Европе заканчивался ледниковый период, так что Homo sapiens жил, охотился – и рисовал, конечно, – в очень холодном мире.

Я представляю себе де Сотуолу в тот теплый день 1879 года, дрожащего от ощущения, что это событие может стать величайшим открытием древнего искусства, и все же задаюсь вопросом – посетило ли его предчувствие, что это также будет означать и его собственную гибель. Он умер всего девять лет спустя в возрасте пятидесяти семи лет, умер сломленным человеком, обвиненным в мошенничестве и подделке, потому что рисунки бизонов, созданные углем и красной охрой, были сочтены слишком красивыми, чтобы быть сделанными «дикарями».

Любопытно, как часто артефакты обнаруживаются именно тогда, когда история почти готова к их появлению. Со времени публикации «Происхождения видов» в 1859 году теория эволюции Чарльза Дарвина прочно закрепилась в западном мировоззрении. Многие внезапно открыли для себя мысль, что люди, возможно, жили на земле дольше, чем примерно четыре тысячи лет, выделенные им Библией, так что окаменелости и доисторический мир были в большей степени причудой ученых, чем динозавры для современных школьников. Все это происходило еще до радиоуглеродного датирования, так что после публикации своей любительской брошюры о находках в Альтамире де Сотуоле пришлось жить с тем, что англоязычный путеводитель по пещерам описал как «настоящий ливень недоразумений», а также под градом насмешек и обвинений. Некоторые сплетники даже предположили, что картины были написаны немым художником по имени Ретье, который незадолго до обнаружения рисунков был гостем де Сотуолы. Неспособность художника выразить свое отрицание словесно, без сомнения, была мучительной как для него самого, так и для его гостеприимного хозяина. Двадцать лет спустя академический мир был вынужден съесть свой археологический галстук и признать, что рисунки не были подделками. Мария, к тому времени уже взрослая женщина, несомненно, получила бы от этого некоторое удовольствие, хотя, видев страдания своего отца перед смертью, она почти наверняка испытывала смешанные чувства в отношении всей этой истории.