Междукняжеские отношения на Руси. Х – первая четверть XII в. - Дмитрий Боровков Страница 23

Судя по тексту, в данном случае речь идет как раз о киевских людях (или товарищах – «лицах, принадлежащих к одной социальной среде», как полагал Л.В. Черепнин, ссылаясь на аналогичное определение в Пространной правде), которые не имели никакого отношения к дружине княжеской, находившейся вместе с Изяславом на его дворе. Если бы упомянутые «дружинники» (= люди) попали в заточение за неповиновение Изяславу после битвы на Альте, летописец, который, как мы видим, был достаточно хорошо осведомлен, вряд ли умолчал бы об этом. Поэтому мы склонны предполагать, что какая-то часть людей оказалась под арестом еще до разгрома русских войск. После освобождения заключенных две группы восставших сошлись у княжеского двора. Не исключено, что среди них находились и сторонники Всеслава, на что косвенно указывают сделанные Изяславу предостережения приближенных, призывавших усилить охрану и даже убить пленного полоцкого князя. Изяслав отказался от этих предложений, но по неясным причинам не предпринял никаких попыток к достижению компромисса с людьми. Не сумев добиться выполнения своих требований от Изяслава, люди «кликнуша и идоша к порубу Всеславлю», в лице которого, вероятно, рассчитывали найти организатора, способного обеспечить оборону города. Таким образом мирная акция переросла в бескровный переворот и ситуация окончательно вышла из-под контроля: «Изяслав же, се видевъ, со Всеволодомъ побегостаз двора», а полоцкий князь был «прославлен» восставшим народом у разграбленной резиденции Изяслава.

Как типологически следует охарактеризовать киевские события 1068 г.? С одной стороны, можно согласиться с определением, данным этим событиям И.Я. Фрояновым, который охарактеризовал их как «общинную революцию», поскольку двигателем восстания являлись именно представители городской общины, составлявшие киевское ополчение, чьи действия завершились утверждением у власти нового «главы администрации» – полоцкого князя. На экстраординарный характер событий 1068 г. указывает то, что ставленник «кыян» Всеслав не был посажен на стол, хотя некоторыми исследователями предполагается, что архаичный ритуал «прославления» мог заменять церемонию интронизации в церкви. П.В. Лукин отметил, что в статье 1068 г. была предпринята попытка «легитимировать» княжение Всеслава в Киеве в летописном комментарии, известном как «рассуждение о крестной силе», проигнорировав тот факт, что этот текст, как показал еще А.А. Шахматов, по-видимому, принадлежит составителю «Начального свода», тогда как автор первоначального рассказа о киевских событиях в статье 1069 г. квалифицировал действия киевлян как «зло». С другой стороны, необходимо подчеркнуть, что «революция» 1068 г. в значительной степени оказалась случайной и произошла главным образом из-за того, что Изяслав Ярославич (в отличие от своего отца, сумевшего в 1015 г. вернуть доверие восставших новгородцев) не попытался пойти на компромисс с киевскими людьми, таким образом вынудив их искать политическую альтернативу.

Оставшиеся на Руси Ярославичи не предприняли никаких попыток изменить политическую ситуацию. Святослав, как следует из позднейшего дополнения «Начального свода», занялся организацией сопротивления половцам на территории своей волости и 1 ноября нанес им поражение у Сновска. Всеволод, как предполагают исследователи со времени С.М. Соловьева, бежал из Киева в Курск. Вообще, отношение Ярославичей к тому факту, что на протяжении семи месяцев, с сентября 1068 по апрель 1069 г., в Киеве сидел полоцкий князь, надо охарактеризовать как нейтральное. Это может косвенно свидетельствовать в пользу того, что борьба с Всеславом отвечала интересам одного Изяслава, которому братья помогали из приверженности к «одиначьству», хотя сами не были заинтересованы в этой борьбе. После бегства Изяслава черниговский князь использовал сложившееся положение в своих интересах: как утверждал составитель статьи «Се князи Великого Новагорода», «посади Святославъ сына своего Глеба». Глеб, вновь вокняжившийся в Тмутаракани после смерти Ростислава Владимировича, отравленного котопаном Корсуня (византийским наместником Херсонеса), оставался здесь, по крайней мере, до 6576 (1068/69) г., о чем свидетельствует надпись на так называемом Тмутараканском камне. Затем он перешел на княжение в Новгород, который оставался без князя с момента поражения Мстислава Изяславича на Черехе, а в 1068 г. лишился и епископа – Стефана, убитого в Киеве своими холопами. Согласно «Краткому летописцу новгородских владык», в 6577 (1069/70) г. на новгородскую кафедру был поставлен новый святитель – Феодор. Быть может, из Чернигова, где в 60— 70-х гг. XI в. существовала титулярная митрополия, произошло назначение нового главы не только гражданской, но и церковной администрации Новгорода (прецедент одновременного назначения в Новгород князя и епископа к тому времени уже имелся: в 1036 г. Ярослав возвел на стол своего сына Владимира, а на кафедру поставил Луку Жидяту).

В любом случае к тому моменту, когда весной 1069 г. Изяслав вернулся из Польши с войсками своего племянника Болеслава II Смелого, геополитический баланс сил на Руси, установившийся в 1054 г., должен был измениться в пользу Святослава. Не исключено, что какая-то часть владений Изяслава перешла под контроль Всеволода, так как в центре внимания его сына Владимира Мономаха на рубеже 1060—1070-х гг. (согласно внутренней хронологии «Поучения», по С.М. Соловьеву и В.А. Кучкину) оказываются расположенные на западе Владимир-Волынский и Берестье.

По сообщению ПВЛ, «Поиде Изяславъ с Болеславомь на Всеслава. Всеслав же поиде противу и приде Белугороду Всеславъ, и бывшинощи утаивъся кыянъ, бежа из Белагорода Полотьску. Заутра же видеша людье князя бежавша, възвратишася Кыеву и створиша вече, [и] послашася къ Святославу и къ Всеволоду глаголаще: „мы уже зло створили есмы, князя своего прогнавше, а се веде[ть] на ны Лядьскую землю, а поидета в градъ отца своего, аще ли не хочета, то нам неволя, зажгошаград свои ступим въ Гречьску землю“. И рече имъ Святославъ: „ве послеве к брату своему, аще поидеть на вы с ляхы губити васъ, то ве противу ему ратью, не даве бо погубити града отца своего, аще ли хощеть с миромь, то в мале придеть дружине“.

И утешиста кыяны. Святослав же и Всеволодъ посласта к Изяславу глаголаще: „Всеславъ ти бежалъ, а не води ляховъ Кыеву, противнабо ти нету, аще ли хощеши гневъ имети и погубити град, то веси яко нама жаль отня стола“. То слышавъ, Изяславъ остави ляхы и поиде с Болеславом, мало ляховъ поимъ; посла же пре[д собою] сына своего Мьстислава Кыеву, и пришед Мьстиславъ, исече [кияны], иже беша высекли Всеслава, числом 70 чади. А другыя слепиша, другыя же без вины погуби, не испытавъ. Изяславу же идущю къ граду, изидоша людье противу с поклоном и прияша князь свои кыяне, и седе Изяславъ на столе своемь месяца мая въ 2 день».

Эти данные, являющиеся продолжением сюжета о восстании «кыян» в предыдущей статье, позволяют конкретизировать некоторые аспекты социально-политической ситуации. Попробуем выделить функциональные ее моменты. Во-первых, из текста следует, что князь Всеслав являлся ставленником (если не сказать – заложником) населения города: он не дорожил своим положением в Киеве (несмотря на то что, по всей видимости, его поддерживал такой религиозный авторитет, как основатель Печерского монастыря Антоний, у которого не сложились отношения с Изяславом) и при первой же возможности бежал в Полоцк. Во-вторых, бегство Всеслава полностью дезорганизовало «кыян», что доказывает отсутствие у них продуманной стратегии действий – население города готово было противостоять «своему» князю только при наличии подходящего лидера, самоустранение которого заставило их резко изменить тактику и начать поиск компромиссов. Показательно, что, призывая младших Ярославичей заступиться за город «отца своего» и избавить его от польского нашествия, горожане пытаются представить Киев как patrimo-nium, и эта мотивировка находит поддержку у Святослава. При описании этих событий летописец вкладывает в уста Святослава формулу, которая, если взглянуть на нее исходя из представления о непререкаемом авторитете «брата старейшего», несомненно, показалась бы крамольной: «аще поидеть на вы с ляхы губити васъ, то ве противу ему ратью, не даве бо погубити града отца своего», – формулу, предусматривающую возможность открытого сопротивления Изяславу и отражающую укрепившиеся политическое положение черниговского князя. Так как в последующих переговорах участвуют также и представители Всеволода, это позволяет представить предъявленные Изяславу условия как результат коллективного решения. Изяслав частично удовлетворил требования братьев, ограничившись отправкой в город с карательной экспедицией своего сына Мстислава, который, по всей видимости, несколько переусердствовал, наказав не только непосредственных участников освобождения Всеслава из поруба, названных термином «чадь», который без сопутствующего определения является синонимом термина «люди», но и «других» ни в чем не повинных «кыян», подозревавшихся в причастности к оппозиции. Скорее всего, репрессии продолжались несколько дней, позволив обеспечить безопасное вступление в Киев Изяслава и Болеслава 2 мая 1069 г. Рассредоточение пришедших с ними польских войск («и распуща ляхы на покормъ») привело к тому, что местные жители «избиваху ляхы отаи»; это заставило Болеслава II вернуться «в землю свою». Вскоре после этого Изяслав перевел «торговище», где происходило вече 1068 г., с Подола на Гору. По предположению П.В. Лукина, рассмотревшего этот акт в сравнительно-историческом контексте, Изяслав перенес на Гору «торговище», потому что оно служило местом вечевых собраний, и это позволило на некоторое время поставить их под контроль княжеской власти, но нельзя исключать, что перенос «торговища» мог быть связан с тем, что в том же году, по свидетельству Синодального списка НГЛ, «погоре Подолие». Господство Киева над Полоцком продолжалось недолго. В 1071 г. собравшийся с силами Всеслав выгнал Святополка из своей столицы, и, несмотря на то что Ярополк Изяславич в том же году победил Всеслава у Голотичьска, это не привело к возвращению Полоцка под власть Изяслава.