Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб - Ф. Саусверд Страница 22

Затем стали ломать головы, как замаскировать приготовления к войне. Посыпались предложения о распространении слухов об активной замене войск на польских землях, о заведомом преувеличении численного состава и вооружений каждой немецкой дивизии с тем, чтобы за одним соединением скрыть наличие двух или даже трех, о необходимости ссылаться на укрепление экономических связей с Россией при строительстве сети железных и шоссейных дорог через Польшу, о переброске флота в порты на французском и немецком побережье Северного моря, чтобы поддержать версию о готовящемся вторжении в Англию и т. д.

Собрались крупные профессионалы, для них придумывание способов одурачивания противника являлось интересной мужской игрой. Наконец-то идея прыжка на Восток и сокрушения России материализовалась! Обсудили вопрос о создании штабов «Валли-1, -2 и -3», которые были призваны руководить командами и отрядами фронтовой разведки с началом войны и соответственно разместиться близко к театру военных действий на территории Польши. Эти штабы отвечали принятой структуре отделов абвера и должны были придать мобильность разведке при подготовке к вторжению и в ходе блицкрига. Здесь же обсудили вопрос о назначении начальников штабов «Валли». Начальником «Валли-3» по предложению Бентиве-ньи утвердили Шмальшлегера, работавшего на территории Польши уже полтора года и неплохо изучившего почерк советской разведки. Обговорили кандидатуры других руководителей на ключевые посты в организуемых органах абвера на Воcточном фронте. Сама магия слов — Восточный фронт — придавала разговорам разведчиков праздничность, рождало опьяняющие замыслы, предоставляла поводы выложиться перед начальством самым блистательным образом. Каждый из них был авторитетом в своей области тайной войны, и раскрывающийся перед ними огромный плацдарм войны на Востоке сулил максимальное раскрытие возможностей по службе. Разведка во главе с Пиккенброком уже с осени сорокового года собирала сведения об оборонительных системах Красной Армии, используя для этого самолеты эскадрильи «Ровель» для заброски агентуры в Советский Союз и аэрофотосъемки с высоты до 13 000 метров, откуда их было не видно и не слышно. Пиккенброк испытывал ни с чем несравнимое наслаждение, когда демонстрировал перед начальством снимки советских самолетов, базирующихся на аэродромах близко от границы. Под это дело Гитлер наградил его орденом.

Здесь, на совещании, Пиккенброк, или как его звали в узком кругу — Пики, предложил начать ускоренное формирование шпионских школ, которые следует развернуть сразу после начала военных действий в Остланде. Он хорошо знал положение дел с кадрами кандидатов в агенты из числа белоэмигрантов на сегодняшний день: они уже иссякли и их не хватало даже для функционирующей Варшавской школы абвера.

Получив слово, Лахузен своим низким и размеренным голосом стал излагать мотивы усиления частей полка «Бранденбург-800» и развертывания его в дивизию для использования натренированных там диверсантов для захвата важных в военном отношении мостов, туннелей и удержания их до подхода авангардных частей вермахта. Лахузен встал, подошел к карте и наглядно продемонстрировал, сколько водных преград придется преодолеть. Начал он, как положено, сверху карты, с севера, подробно охарактеризовал Остланд, ткнул карандашом в Западную Двину, Неман, заметив, что в Латвии и Литве имеются мосты, затем карандаш поехал к Бугу и далее вниз… Все согласно кивали головами и вспоминали, как ловко в мае прошлого года части «бранденбуржцев», переодетых под беженцев, просочились через линию фронта в тыл французской и бельгийской армии, захватили Шельдский туннель около Антверпена, а в Париже — французские секретные архивы.

Затем в порядке очередности говорил Бентивеньи. Опираясь на полученный опыт борьбы с начавшейся деятельностью групп Сопротивления во Франции, он резонно поставил вопрос о том, как разграничить здесь сферы деятельности абвера и СД. Бентивеньи слыл поборником строгих, выверенных до деталей систем контрразведки, чтобы в их ячейки враги рейха попадались с гарантией. Слушая его, Канарис подумал: «Интересно, когда мы захватим документы русской разведки, то сколько ее агентов обнаружится в Германии и в каком качестве?» То, что они имеются, он не сомневался: служба радиоперехвата ела свой хлеб не зря, радиограммы неслись как из Европы, так и со стороны Москвы, но сколько друзей русских сидят рядом с секретами вермахта? Ничего, придет время, и им некуда будет передавать информацию, она будет никому ненужной, с Советами будет покончено.

Во время верховых прогулок с Шелленбергом Канарис излагал свою концепцию невысокого военного потенциала русских, но тот, в свою очередь, тоже располагал информацией и приводил цифры о возможностях русских в области производства танков и самолетов. Цифры впечатляли. Вопрос состоял в том, хватит ли у русских времени развернуть все это до их поражения в войне? Или, находясь в цейтноте, они сдадут партию, как это происходило с европейскими странами в течение последних пяти лет, пока Канарис находился во главе абвера.

Сейчас, в начале сорок первого года, он не был уверен в правильности прогнозов на молниеносность войны. Тень борьбы на два фронта — с Россией и Англией — маячила перед ним, о ней постоянно напоминал со стены портрет полковника Николаи, его предшественника, который безуспешно предупреждал кайзера о неразумности такого варианта.

Отпустив своих помощников, Канарис попросил задержаться Остера, которому доверял наиболее деликатные поручения и который был в курсе интриг своего шефа по части отвода удара по Англии в сторону России.

— Послушайте, Ганс, — обратился он к Остеру, — я чрезвычайно паршиво спал прошлой ночью. Кейтель вчера попросту вывел меня из себя, я еле сдержался, чтобы не наговорить ему лишнего.

— Что случилось, экселенц?

— Никто не сомневается, что русских мы разделаем, но сроки, сроки! Эти недели, отпущенные на войну Браухичем, Йодлем и Гальдером, меня просто бесят! Эта арифметика, что на Россию уйдет столько же недель, сколько на Францию и Польшу! Они меряют циркулем по карте расстояние наших маршей по Европе и переносят их на территорию Советов! Но это же абсурд!

Канарис встал и начал ходить по кабинету.

— С чего начался разговор, экселенц? — спросил невозмутимо Остер.

— Я спросил его в отношении создаваемых стратегических резервов, имея в виду создание служб абвера в них. Ведь это наша обязанность. Спросил в удобоваримой форме, не помышляя его задеть.

— И что Кейтель?

— Рассвирепел и высек меня форменным образом. Вы знаете, что он мне заявил? Вы, говорит, можете понимать кое-что в разведке, но вы моряк, поэтому не пытайтесь давать нам уроки стратегического и политического планирования. Представляете?! Я уже не адмирал, равный ему по званию, а просто моряк, способный доставить и доставлять информацию о противнике, но неспособный оценивать ее так, как это делает наш несравненный Вильгельм Кейтель, который всю жизнь просиживал штаны в кабинете.

Остер вздохнул.

— Я понимаю вашу обеспокоенность, экселенц, но не принимайте все это так близко к сердцу…

— В случае, если мы сбавим обороты и начнем пробуксовывать, время до победы затянется, где же стратегические резервы? Или все наличные армии вытянутся в нитку, тыл будет пустым, а на Западе жди еще один фронт? Так? Где наши резервы для засылки в русские тылы? Где, я спрашиваю? Они что, не нужны? Надо же сейчас браться за создание системы подготовки агентуры из числа военнопленных и гражданского населения. Ведь так? У нас же нет ни одной директивы на этот счет. Кейтель уверен, что через два месяца мы в Москве и он будет командовать парадом.