Крестовые походы. Под сенью креста - Александр Доманин Страница 22

Раньше всех крестоносных вождей в «путь по стезе Господней» двинулся герцог Нижней Лотарингии Готфрид Бульонский, имевший под своим началом около десяти тысяч конных воинов — рыцарей и оруженос-1ЦЧ1 — и до восьмидесяти тысяч пехоты. Ополчения его собирались близ берегов Рейна, и потому выбор пути п.ли Готфрида был ясен: он остановился на сухопутном варианте, кровавом и печальном пути похода бедноты. Но лотарингский герцог оказался вполне на высоте положения; он учел грустный опыт своих предшественников и перед вступлением в Венгрию заключил с венгерским королем Коломаном договор о взаимном ненападении, благодаря чему почти без потерь прошел м Венгрию, и Болгарию. Лишь во Фракии, уже в преддверии византийской столицы, он разрешил своей армии грабежи — либо вследствие того, что у войска кончались припасы, либо для того, чтобы показать Алексею I Комнину свою силу. Позднейшая легенда о том, что своим приказом грабить Готфрид мстил императору за арест и заключение Гуго де Вермандуа, едва ли имеет под собой реальную почву. Брат французского короля был принят Алексеем весьма торжественно, был обласкан и одарен, ведь на графа Вермандуа хитроумный Комнин возлагал немалые надежды.

II здесь надо четко представить себе то положение, и котором оказался властелин некогда могучей, а ныне только-только начавшей восстанавливать свои силы Византийской державы. Когда 23 декабря 1096 года Алек-I'ii I со стен своей столицы смотрел на подходящие к великому Константинову граду полчища лотарингцев, то уже очень хорошо знал, что это только начало. Ведь еще осенью император получил донесения о том, что «весь Запад, все варварские народы, живущие от Адриатического моря до Геркулесовых Столпов»* двинулись на Восток. А это представляло для империи огромную проблему.

В самом деле, когда послы византийского базилевса на соборе в Пьяченце просили папу римского о помощи против сельджуков, едва ли Алексей I мог представить себе, какую людскую лавину сорвет со своих мест обращение Урбана II. Поистине, по словам современника, «Запад опрокинулся на Восток». Рассчитывая получить от католической Европы небольшую вспомогательную армию в десять-двадцать, от силы в пятьдесят тысяч человек, Комнин уже в лице лотарингского ополчения столкнулся с военной силой, которая, если не своей боеспособностью, то хотя бы числом, могла сравниться со всей византийской армией. Что же будет, когда к Константинополю подойдут все крестоносные отряды? Не отступит ли далекая неясная цель — Иерусалим — перед возможностью захватить богатейший из городов Европы? Алчность франков была Алексею хорошо известна; уже первые действия крестоносцев, начиная с похода бедноты, вполне ее доказывали.

В то же время Алексей Комнин ни в коей мере не хотел отказываться от тех небывалых возможностей, которые ему предоставили фанатизм и рыцарское рвение «латинских варваров»**. Ведь если бы удалось хоть в малой степени подчинить себе эти неисчислимые орды, византиец смог бы чужими руками, почти не прикладывая собственных усилий, разгромить своих главных врагов — сельджуков и вернуть империи территории, утраченные после катастрофы при Манцикерте. Да, для iToro империи и императору нужно было «пройти по лезвию бритвы». И сейчас судьба византийской держаны, причем на века вперед, оказалась в руках первого из великих Комнинов.

История в очередной раз очутилась на распутье. Перед императором открылось разом несколько дорог: он мог со всей своей военной силой примкнуть к крестоносцам и, уже благодаря тому, что его войско пре-носходило по боевой мощи каждое из отдельных крестоносных ополчений, стать фактическим руководителем похода. Он мог также, умыв руки, как можно быстрее спровадить за Босфор бесчисленные толпы алчных ■ шантюристов и ожидать, когда две противостоящие силы ослабят друг друга. Но Алексей I выбрал третий путь и тем самым... задал невероятно сложную головоломку сотням историков, занятых исследованием этой >похи. Научные споры о том, какое решение Комнина было бы лучшим для Византии, не прекращаются и по сей день. Для одних историков действия императора представляются роковыми, приведшими к фатальному /(..ли Византии Четвертому крестовому походу, а затем и к гибели некогда великой державы под ударами турок. Другие считают их наилучшими, позволившими Византии еще около ста лет оставаться самым сильным и оогатым государством христианского мира. Что же представлял собой этот «третий путь» Алексея Комни-ii.i, что он мог принести Византии, и кто же, наконец, прав в этом затянувшемся споре?

Базилевс «империи ромеев»* решил связать всех вождей похода, от крупнейших, вроде Готфрида, до мелких баронов и рыцарей, вассальной присягой на верность византийскому императору. В случае принесения крестоносцами такой присяги, Алексей сразу становился с-сли не фактическим, то юридическим вождем похо-/i.'i. Более того, это означало, что все земли, которые удастся завоевать крестоносцам, подпадали под верховную власть императора как суверена, а будущие завоеватели изначально получали эти территории как лен*, то есть феодальное пожалованное владение. Таким образом, византийский император, не принимая непосредственного участия в крестовом походе, получал от него наибольшие выгоды. Идея была, безусловно, блестящей, но в ней имелось два огромных подводных камня. Первый: удастся ли принудить чрезвычайно самолюбивых и непокорных католических князей дать такую присягу? И второй, тесно связанный с первым: удастся ли заставить их соблюдать данную ими клятву? Забегая вперед, скажем, что с первой проблемой Алексей справился блестяще (подробнее об этом ниже), но для решения второй у него просто не хватило сил. Времена Константина и Юстиниана остались далеко в прошлом, и реальные возможности «империи греков и римлян» были для этого слишком малы.

И все же, оценивая с высоты прошедших столетий этот шаг Алексея Комнина, нельзя не признать его великолепным и, по существу, единственно реалистичным. В самом деле, если бы Алексей со всей своей армией принял участие в крестовом походе, что бы это ему дало? Да, его армия была сильнее каждого из крестоносных ополчений, но, соединенные вместе, католические войска значительно ее превосходили. Идти в поход с людьми, до этого не раз и не два показавшими себя врагами Византии, поставить на карту не только судьбу своей армии, но и самое существование Империи — мог ли пойти на это Алексей I? Разумеется, нет, если он дорожил своей короной и своей страной. К этому добавлялся и еще один важный и абсолютно неприемлемый для византийцев фактор. Участие императора и имперской армии в походе, затеянном главой католической церкви, ставило их в подчиненное положение по отношению к римскому папе, а с этим никогда бы не согласилась православная церковь. Таким образом, ни в военно-политическом, ни в идеологическом плане, решение такого рода становилось невозможным.

Мог император действовать и в совершенно противоположном направлении — переправить крестоносцев в Азию и выжидать, чем кончится дело. Это был действительно возможный вариант — в конце концов, именно так и поступил Алексей с участниками кресто-1ОГО похода бедноты, а значит, действия подобного рода изначально принимались им во внимание. Однако в случае с главным войском крестоносцев этот мудрый политик поступил иначе и был, безусловно, прав. Ведь В такой ситуации,, если бы войско крестоносцев одер-/к;ию победу (а чтобы предположить, что будет именно (РВК, имелись веские основания), Византийская империя получила бы на своих границах не менее сильного врага, чем мусульманские эмиры. Больше того, ситуация для империи еще ухудшилась бы, ибо одно дело иметь двух рамных противников, неспособных сговориться из-за религиозных разногласий, и совсем другое — оказаться в полном католическом окружении, с постоянной опасностью войны на два фронта. Так что можно констатировать, что и этот путь был для византийской стороны неприемлем, а это значит, что попытка Алексея I была стратегически абсолютно верной, а все позднейшие споры о ее целесообразности стоит признать достаточно надуманными, опирающимися на анализ событий гораздо более поздних, а не на реальную историческую обстановку того времени.