Дюма - Максим Чертанов Страница 22

— На кого? — спросил я, протирая глаза.

— Да на главных — Лаффита, Перье и Лафайета… они вчера пытались к ним обратиться, а те сказали „сохранять спокойствие“».

Александр пошел искать Кавеньяка, не нашел, заскочил к Белль, обещал, что не будет ни во что ввязываться. А тем временем, кажется, началось… «Бог располагает»: «То здесь, то там завязывались отдельные схватки, но они ограничивались несколькими ружейными выстрелами, потом все замирало в ожидании… вооруженные пехотные патрули то и дело проходили по улицам, бульварам, набережным. Их пропускали. Слышались крики: „Да здравствует пехота!“ и „Да здравствует Хартия!“; кричавшие стремились как-то призвать армию к восстанию». В 11 утра Полиньяк тайно приехал в Тюильри совещаться с только что назначенным командующим парижским гарнизоном маршалом Огюстом Мармоном. Тот сказал, что дела плохи: армия вся в «горячих точках» (Алжир, неспокойная граница с Нидерландами), в Париже всего восемь тысяч солдат и 25 тысяч стоят в Сен-Клу; он просил у короля приказа к решительным действиям, но не получил его. Александр в это время обегал знакомых, у химика Боне обнаружил Араго, застрял там. «Все хотели драться, но ни у кого не было оружия».

Оружие — больной вопрос восстаний; кажется, что тогда у всякого был арсенал, но это не так. Париж населяли предприниматели, чиновники и интеллигенты, которые оружия сроду не видали, а если у кого оно и было, то не было пуль и пороха, а где их взять, никто не знал. Охотничьи ружья? Тоже редкость, да и бегать с ними по улицам некомфортно. Дюма написал, что еще 26 июля потребовал у слуги «…ружье и двести патронов двадцатого калибра» — реплика звучала так красиво! — но патронов у него не было. Наконец додумались, что оружие можно купить в оружейных магазинах, пошли туда, а Александр пошел домой за ружьем и дуэльными пистолетами. Заодно переоделся в охотничий костюм. Биографы опять над ним смеются, но охотничий костюм — это удобные штаны и куртка с карманами. Пока одевался, услышал шум под окнами, на углу улиц Бак и Университетской: полицейские гнали зевак. Полицейских было двое, к оружию они не прибегали, но без усилий очистили улицу. Он пошел к Боне, там уже все разошлись, вернулся к своему дому — полицейские ушли, люди опять слонялись и спрашивали друг друга, что делать. Он сказал, что, наверное, надо строить баррикаду. Его послушались. Биографы опять не верят, хотя что тут такого? «В неразберихе гражданских войн люди, не зная толком, куда податься, благодарны любому, кто возьмется управлять ими». Соседи услужливо принесли ему лом и стали помогать — советами. Показались три солдата, Александр сказал, что можно взять у них винтовки, все закричали солдатам, что надо быть с народом и бросить оружие, те так и сделали. «Мы не знали, что с ними делать, и они просто ушли». Пришла группа студентов; Александр все долбил мостовую в одиночестве, устал, здоровенный студент забрал у него лом и тотчас уронил ему на ногу булыжник.

«— Ой, я сделал вам больно.

— Да ничего. Что там может болеть, это же кость». Так появился новый друг — студент-медик Алессандро Биксио (1808–1865). Студенты стали колупать мостовую, Александр постоял — скучно, пошел в Пале-Рояль, спросил Удара, где Орлеанский, тот сказал, что ничего не знает, шеф верен королю, а беспорядки скоро кончатся. Вышел на бульвары. «Никто не ходил, все бегали. Никто не говорил как обычно, все выпаливали какие-то обрывки. Всеобщая лихорадка охватила людей…» Пришел в «Национальную», там Каррель говорит, что нужен не бунт, а переговоры. Скучно. Зашел к земляку, там обсуждали назначение Мармона. В гостях не сиделось. «Дойдя до моста Революции ^[11], я резко остановился в изумлении, протирая глаза, думая, что мне чудится: триколор реял над Нотр-Дам!»

Труайя: «Александр, охваченный восторгом, собрал кучку добровольцев и решил вместе с ними выступить к ратуше. Высокий рост, пылающий отвагой взгляд, двустволка и соответствующий обстоятельствам костюм естественным образом делали его руководителем штурма». На самом деле, как пишет Дюма, блуждая, он наткнулся на двоих-троих молодых людей, не знающих, как и он, куда идти, решили идти по оружейным магазинам, встречные спрашивали, куда они идут, узнав, что за оружием, некоторые присоединялись, образовалась группа около пятидесяти человек, тут спохватились, что ни у кого нет денег. Александр сказал, что деньги есть у него дома, больше никто не выказал желания добыть денег, и все пошли к Александру домой. Но его не впустил швейцар. Спутники сказали, что надо ломать дверь. «Но я любил мою квартиру, такую удобную, и совсем не хотел, чтобы меня выселили…»

20 человек улетучились, остальные где-то наскребли денег, пошли в оружейный магазин за пулями и порохом. Хозяин магазина сказал, что всё раскупили, но, говорят, у какого-то типа на улице Мазарини есть порох. «Хотя было маловероятно, что такой тип существовал, мы все же пошли туда». Но тип был, и порох у него был, и уже стояла очередь, но порох давали только тому, кто предъявлял ствол, в группе Дюма стволов было всего три, он вспомнил, что один знакомый — охотник, наверное, у него есть патроны, побежали к нему, охотника дома не было, но его жена согласилась дать патроны — по штуке на человека. Вышли, услыхали у Гревской площади выстрелы, пошли туда, на набережной о’Флер наткнулись на полк солдат, командир сказал, что видел Дюма в театре, но пройти не дал; пошли в обход и увидели, как на подвесной мост у здания Отель-де-Виль (мэрии) собирается взойти отряд в сотню человек. Наверно, мэрию штурмовать пошли; Александр со своими (осталось десятка два) побежал вдогонку, вдруг прогремел орудийный залп, сразу скосивший около пятнадцати человек из большого отряда. «Нас защищал парапет; мы стали стрелять в орудийный расчет, и два стрелка упали. Их тотчас заменили, орудие было с неописуемой скоростью перезаряжено и выстрелило во второй раз. На мосту был ужасный хаос, убитые и раненые, кто-то закричал „На мост!“ — и мы побежали, но не пробежали и трети расстояния, как прогремел третий залп и на мост вошел отряд солдат. У нас не было средств не только для нападения на них, но и для защиты. Мы стали отступать. Четвертый залп убил троих или четверых из нас и ускорил наше отступление, которое правильней называть бегством. Я впервые в жизни слышал свист снаряда и не поверю никому, кто скажет, что, услыхав его впервые, не бросился бежать. Мы даже не пытались держаться вместе, и мой отряд рассеялся как дым, но через пять минут некоторые из нас, попетляв по разным улицам, вновь встретились». Мост был окутан дымом; отряд горожан уничтожен. «Я подумал, что на сегодня с меня хватит, учитывая, что я был в военных делах новичком; к тому же все кричали, что идут войска. Я ушел…»

В три он был у Летьера, поел, отдышался, в пять пришел сын хозяина, студент, с новостями. «Бульвары были в огне от Мадлен до Бастилии; половина деревьев была срублена и использована для строительства сорока баррикад». Говорили, что где-то ходит какая-то группа, которую возглавляет человек, играющий на скрипке, что на улице Фобур-Сент-Антуан, ведущей из центра в пригород, жильцы из окон забросали солдат старой мебелью, что парламент наконец проснулся и думает, что делать, что вернулись Лафайет и Лаффит и было заседание «комитета»: эти двое плюс Перье плюс популярный в народе генерал Жерар. (Комитет послал переговорщиков к Мармону, тот велел прекратить беспорядки, тогда отзовет войска, переговорщики требовали сперва отменить переворот и уволить Полиньяка.) «Молодые горожане бросились в восстание, а журналисты, генералы и депутаты ничего не делали, только ходили и болтали и уговаривали, чтобы все было мирно. Жирарден говорил, что Бурбоны вполне себе хороши, если в правительстве не будет ультрароялистов; Каррель осуждал безумие горожан, которые нападали на солдат; Лаффит и Перье толковали о мире с человеком, который бил по городу из пушек!» Все это было страшно важно, но Александра не меньше нервировало то, что из-за строгого консьержа не попасть домой: одежда грязная, денег нет и спать негде. Летьер сходил на переговоры, консьерж поставил условие, что жилец не будет стрелять из окон. Александр оставил дома оружие, почистился, взял деньги и снова ушел. Было девять часов вечера. «Я чувствовал, что надо срочно вовлечь в восстание, не мытьем так катаньем, вождей нашей оппозиции, которые ждали 15 лет, и хотел узнать, делает ли кто-нибудь что-нибудь для этого». Магазины закрыты, но окна освещены, улицы пусты, там и сям недоделанные баррикады. Он решился идти к Лафайету: говорили, что никто не смог убедить его возглавить восстание, вдруг да получится?