Скобелев - Борис Костин Страница 22

Царский поезд шел медленно, часто останавливался на станциях, на которых толпился народ. На одной из таких остановок встречать царя вышли ветераны русско-турецких войн. На правом фланге стоял седой как лунь фельдфебель с многочисленными наградами на изрядно потертом мундире. Александр II, поблагодарив его за ратный труд, спросил, чего бы пожелал старый воин.

– Прошу принять меня снова на службу...

– Хорошо, куда же ты желаешь поступить?

– В отряд генерала Скобелева, – отвечал старик.

Так народное мнение, в отличие от официального, отдало предпочтение «белому генералу», видя в нем будущего героя войны.

В Плоешти произошла встреча отца с сыном. Они долго не виделись. Дмитрий Иванович выглядел сущим казачьим атаманом. Окладистая рыжая борода, обрамлявшая лицо, и низкорослый конь, с которым отец казался слитым, усиливали такое впечатление. В дивизии его звали Паша. Скобелев-1 знал это и не обижался. Соскочил с коня. Протянул руку. Обнялись.

– Ну что ж, значит, вместе.

– Значит, вместе.

О молодом генерале в дивизии уже слышали и интересовались, что он за человек. Любопытство вопрошавших было удовлетворено. Сведения, добытые о Скобелеве-2, свидетельствовали о том, что начальник штаба – храбрый офицер.

Вместе отцу и сыну удалось быть недолго. Казачью дивизию, которой они командовали, вдруг ни с того ни с сего расформировали и создали две отдельные бригады. Причина расформирования стала известна несколько позднее. Александр II имел двоих племянников, герцогов Лихтенбергских – Николая Максимилиановича и Михаила Максимилиановича, напросившихся в действующую армию, а так как все вакансии оказались занятыми, то и пришлось поступиться двумя боевыми генералами. Скобелевы были «причислены к лику святых», то есть назначены в свиту царя. Но если Скобелев-1 смирился с таким решением: «Плетью обуха не перешибешь», то не в характере Скобелева-2 было находиться без дела в Главной квартире императора. В нее входило несколько сот чинов разного рода, и для ее передвижения с одного места на другое требовалось семнадцать поездов или триста – триста пятьдесят подвод. Затеряться среди такой массы немудрено. Скобелев-2 рассудил по-своему и договорился с Драгомировым, начальником 14-й пехотной дивизии, о своем зачислении к нему в ординарцы. Случай редкий: генерал-майор в роли ординарца у генерал-майора, но в том-то и дело, что Скобелев, даже находясь в этой скромной должности, хотел извлечь пользу – у Драгомирова было чему поучиться, и он не стеснялся учиться, спрашивал, стремясь оказать посильную помощь.

Михаил Иванович Драгомиров встретил войну в пятидесятилетнем возрасте и оказался в должности, явно не соответствующей его военному дарованию. За его плечами осталась учеба в Дворянском полку, где долгие годы на мраморной доске отличников-выпускников красовалась его фамилия. Золотая медаль Николаевской Академии Генерального штаба, которую он окончил в 1856 году, и поездка за границу для изучения военного дела стали первыми шагами к пребыванию в адъюнктуре и получению профессорского звания.

За тридцатилетним профессором и заведующим кафедрой в военной среде прочно укрепилась репутация новатора в тактике, передового военного мыслителя, хранителя традиций. И не случайно Александр II прибег к услугам М. И. Драгомирова, пригласив его для чтения лекций сыновьям Александру и Владимиру. Великие князья восходили по ступенькам военной карьеры уверенной поступью и вскоре обошли учителя: им было доверено командование корпусами. Так внутреннее несогласие с принципами обучения войск Драгомирова, а тем более «строго морального отношения к солдату-человеку» обернулось для него более чем десятилетним пребыванием в чине генерал-майора.

В отношениях со Скобелевым Драгомиров словно отбрасывал возрастную разницу в двадцать три года – Скобелев и Михаил Иванович хорошо знали и понимали друг друга. Жена Драгомирова вспоминала, что о любимом военном деле они говорили без конца, что вместе они были прелестны, умели вовремя уступать друг другу и понимать с полуслова.

Популяризатор наследия А. В. Суворова, отстаивавший «науку побеждать» применительно к современным условиям, Драгомиров решительно боролся с «наполеоновщиной». Ох, и доставалось Скобелеву от Драгомирова! «Да как же можно слепо копировать то, что творилось на полях сражений в начале века?! – горячо доказывал Михаил Иванович. – Не спорю, гениальное надо хранить, но и приумножать». Драгомиров предостерегал своих учеников от верхоглядства, от пренебрежительного отношения к противнику, убеждал, что успеха достигает тот генерал, который не чурается простого солдата, знает его душу.

Драгомиров, обладавший широкими, демократичными взглядами, сумел увлечь Скобелева своими идеями. И совсем не случайно он пренебрег официальным мнением и принял предложение боевого генерала, волею обстоятельств оказавшегося не у дел. Опасения гнева свыше если и тревожили Драгомирова, то не в такой степени, чтобы они смогли заставить его отказаться от надежного помощника в лице Скобелева: новый ординарец трудился на совесть.

Он брался за любое начинание, лишь бы оно было полезным для общего дела. С его помощью размещались артиллерийские батареи. С несколькими гребцами Скобелев обследовал Дунайские острова, через которые позднее протянулся понтонный мост, а однажды перебрался на турецкую сторону и разведал расположение неприятельских батарей. Скобелев предложил переправить часть конницы вплавь и продемонстрировал, что такой вариант возможен, однако из-за боязни, что многие лошади не выдержат столь трудного плавания, проект отклонили. Напрасно ему твердили об опасности подобных поступков. Риск придавал притягательную силу задуманному им. «Через несколько дней давно желанный бой, – пишет он в письме к Кауфману, – есть надежда быть в первых при переправе. Молю Бога не ударить лицом в грязь...»

Где бы ни находился Скобелев – в Журже ²⁶, в Бии, в Зимнице ²⁷, – он учился и читал беспрестанно. Одному ему известным способом Михаил Дмитриевич умудрялся добывать иностранные журналы и сочинения военных теоретиков. Неизменный блокнот хранил записи и практические выкладки, которые вполне могли пригодиться в ходе боевых действий.

Приближался день, назначенный для переправы через Дунай. По ночам, соблюдая меры маскировки, у будущего места переправы в районе Зимницы сосредоточивались войска. Для пущего заблуждения противника распространили слух, будто форсирование состоится у Фламунды. Артиллерия в течение трех дней бомбардировала Никополь ²⁸, располагавшийся в верховьях Дуная, и Рущук ²⁹, находившийся в низовье реки. Все делалось для того, чтобы турки не обнаружили истинного места переправы главных сил русской армии.

Первой предстояло осуществить переправу дивизии под командованием М. И. Драгомирова. И выбор этот вовсе не случаен: он хорошо знаком с теорией переправ, его перу принадлежал труд «О высадке десантов в древнейшие и новейшие времена». Но одно дело теория. Война порой ниспровергает своей жестокой практикой даже самые лучшие из них, однако данный пример переправы русских войск через Дунай и по сей день является классическим, тем более что незадолго до переправы русских войск Махмет-Али-паша поклялся султану в том, что «утопит русскую армию в Дунае».