Калигула - Игорь Князький Страница 22

В это же время провинции Сирия и Иудея, рассудив, что с включением в состав римских владений новых земель доходы имперской казны возрастут, обратились к высшей власти с ходатайством о снижении поборов.

Столь непростая обстановка требовала от римлян особого внимания. Поэтому Тиберий и решает направить на Восток Германика, после своего триумфа второго человека в Империи. Такое положение Тиберий, можно сказать, подчеркнул, став коллегой Германика по консульству. Конечно, консул эпохи Империи — это очень почетно, но не более того, поскольку реальной власти он не имеет. При Республике консулы возглавили исполнительную власть в Риме. Но когда сам принцепс становится сотоварищем по консульству, это явно особое расположение. Так что отец Калигулы после своего триумфа достиг наивысшего положения в Империи, какое только было для него возможно. Не забудем и про императорский титул, также по инициативе Тиберия Германику дарованный. Так что на Восток отправлялся человек, бывший главной опорой правящего в Риме принцепса.

Направление Германика на Восток Тиберий обставил предельно торжественно и многозначительно. Описав в сенате все сложности, с которыми римская власть столкнулась в восточных провинциях, принцепс заявил, что только мудрость Германика может справиться со смутой на Востоке. При этом Тиберий сослался на свои преклонные лета, а о сыне своем Друзе сказал, что тот зрелых лет еще не достиг. Сенат вынес постановление, согласно которому Германик становился правителем всех заморских провинций Империи, при этом власть, какой он располагал, была большей, нежели та, которой обычно наделялись наместники провинций, назначенные по жребию сенатом или повелением императора. Таким образом, Германик, по сути, получил от Тиберия и сената неограниченные полномочия. И вот тут-то происходит самое интересное: поскольку Германику предстояло прежде всего сотрудничать с наместником главной провинции римского Востока — Сирии, то Тиберий неожиданно назначил нового человека, которому поручил управление этим важнейшим владением Рима в Восточном Средиземноморье. Кретик Силан, успешно правивший Сирией и столь блистательным ходом лишивший Парфию повода к обиде на Рим, когда выманил из Армении новопровозглашенного царя Вонона, был лишен своей должности. Новым римским наместником в Сирии стал Гней Пизон, до сих пор в искусстве управления совершенно себя не проявивший, зато имевший самую дурную славу человека неукротимого нрава, необузданного и неспособного к повиновению ^{70}. Такой, по меньшей мере, странный выбор был безусловно многозначителен. Пусть Тиберий и не имел оснований сомневаться в честности и верности Германика, но он не мог забыть о том, как мятежные рейнские легионы пытались провозгласить его правителем Империи. Да, Германик доказал свою непоколебимую верность Тиберию, но где уверенность, что он устоит перед очередным соблазном?

Но не только возможная перемена настроений Германика могла тревожить Тиберия. Ведь рядом с Германиком была Агриппина, в отличие от мужа своего честолюбием и жаждой власти отнюдь не обделенная… О том, на что способна обуянная властными амбициями женщина, он знал вовсе не понаслышке: таковой была его собственная мать Ливия. Многие в Риме были убеждены, что именно ей Тиберий обязан сначала усыновлением, а затем и наследством Августа. Более того, Ливию и при принципате Тиберия продолжали считать особой могущественной и властной. Многие полагали, что, сумев передать власть в Империи своему старшему сыну, Ливия продолжала держать в своих руках власть фактическую ^{71}. Для Агриппины, женщины никак не менее честолюбивой и властной, пример конечно же вдохновляющий. Тиберий поэтому не мог не опасаться, что горячо любимая супруга рано или поздно и в Германике пробудит властные амбиции. И когда легионы уже не на берегах Рейна, а на берегах Евфрата вдруг возжелают возвести любимого полководца в принцепсы Римской державы, он, поощряемый Агриппиной, может и не устоять. Потому Тиберий решил создать на Востоке для направляемого туда с огромными полномочиями Германика достаточно сильный противовес в лице Гнея Кальпурния Пизона и супруги его Планцины.

Дело в том, что Планцина испытывала самые недобрые чувства к Агриппине. Ни у кого не было сомнений в том, «что Августа, преследуя Агриппину женским соперничеством, восстановила против нее Планцину» ^{72}. Правда, едва ли Публий Корнелий Тацит точен, сводя неприязнь между Ливией и Агриппиной к «женскому соперничеству». Женское начало здесь было ни при чем — старуха на середине восьмого десятка и тридцатилетняя женщина на этой почве друг другу не соперницы. Просто одна выдающаяся женщина мечтала сохранить высшую власть в Риме в руках сына и своих собственных и не желала, чтобы другая попыталась захватить ее для себя и своего мужа. Что до Планцины, то и она, похоже, была женщиной амбициозной и потому могла невзлюбить Агриппину, поскольку две семейные пары, волею Тиберия и, скажем прямо, Ливии Августы направленные на Восток, неизбежно оказывались в состоянии соперничества.

Соперничество Германика и Пизона подогревалось не только необычностью их положения на Востоке (Пизон — официальный наместник Сирии, командующий размещенными в ней легионами, Германик — «правитель всех заморских провинций», располагающий властью большей, нежели все наместники, чего ранее в практике управления в Империи не случалось), но и их политическими воззрениями.

Германик — законопослушный военачальник, новая форма правления не вызывает у него никакого осуждения, и он совершенно чужд каких-либо республиканских иллюзий. Гней Кальпурний Пизон был сыном убежденного республиканца, врага еще Гая Юлия Цезаря. Пизон Старший был известен тем, что «во время гражданской войны своею кипучей деятельностью немало помог в борьбе против Цезаря враждовавшей с ним партии, когда она снова поднялась в Африке» ^{73}. Поэтому его следует считать соратником достойнейшего из республиканцев Марка Порция Катона Младшего, возглавившего в Северной Африке сопротивление сторонников Помпея Цезарю и покончившего с собой после того, как Цезарь разгромил в 46 году до н. э. помпеянцев в битве при Тапсе. Пизон не разделил судьбы Катона и в дальнейшем примкнул к Бруту и Кассию в их борьбе против Октавиана и Антония. Потому-то сыну Пизона Германик, как потомок этих двух заклятых врагов республики, мог быть вдвойне неприятен. Впоследствии, правда, Пизон Старший примирился с Августом, был им прощен, но упорно не желал принимать от него каких-либо государственных должностей и лишь после долгих уговоров снизошел до предложенной ему Августом должности консула. Борца за Республику одарили-таки должностью, высшей в республиканское время, но сугубо декоративной в эпоху имперскую.

Пизон Младший, хотя и вел себя лояльно в отношении и Августа, и Тиберия, взгляды отца чтил и как погубителей Республики, так и тех, кто ныне правил Империей, в душе не жаловал. Он был одним из знатнейших сенаторов, жена его, Планцина, также была из весьма знатного рода. Дед ее Муна-ций Планк был знаменит тем, что основал в покоренной Галлии на берегу реки Родан (современная Рона) город Лугдун (современный Лион). Супруги были очень богаты, что вкупе со знатностью и республиканскими взглядами создавало почву для достаточно оппозиционных настроений. Пизон едва подчинялся Тиберию, а к сыну его Друзу вообще относился с пренебрежением. Тем более он готов был ставить себя выше племянника и пасынка Тиберия Германика, к сотрудничеству с которым теперь волею принцепса был принужден.