Ракетный центр Третьего рейха. Записки ближайшего соратника Вернера фон Брауна. 1943-1945 - Дитер К. Хуцель Страница 22

И в обычной беседе, и во время выступления на официальном заседании он разговаривал сжатыми, хорошо сформулированными фразами. Время от времени в его речи слышались едва заметные присвистывания. На самом деле использование им при написании четких готических букв почти идеально отражало его манеру говорить. Позже мне пришлось удостовериться, с какой необычной ясностью и легкостью он произносит речи. Он обладал манерой общения, присущей опытному юристу. Кроме того, он был тактичным и внимательным слушателем. Вот он смотрит на вас в упор, немного выдвинув вперед широкий подбородок, изредка задавая уточняющий вопрос или делая комментарий, как человек, знакомый с обсуждаемой темой.

Он знал большинство людей, работающих на ИС-7, по имени и вел себя с ними неизменно дружелюбно, позитивно и понимающе. Когда ему приходилось кого-то переубеждать, он подходил к оппоненту ближе и иногда, удерживая его за лацкан пиджака, говорил быстро, с самой обаятельной из улыбок, сверкая голубыми глазами, кивая и быстро повторяя: «Не так ли? Не так ли?» Его оппоненту в такой ситуации приходилось прилагать немало сил, чтобы отстоять собственное мнение. Однако я не могу припомнить, чтобы видел фон Брауна взволнованным, кричащим, рассерженным или брюзгливым.

Это был мой первый долгий разговор с ним. Он имел прекрасную память на основные технические детали и всегда трезво подходил к проблеме, даже самой незначительной. Очевидно, он обладал хорошими дипломатическими способностями, помогавшими ему воплощать свои идеи в жизнь. Он всегда говорил убедительно и вежливо. Рядом с ним сотрудник всегда ощущал себя членом одной команды. Именно в ходе нашего разговора я окончательно понял, почему к нему с таким уважением относятся рядовые инженеры Пенемюнде.

Наш разговор прервала первая предупреждающая сирена. Фон Браун встал к перископу; кто-то передал ему наушники. Зажигание и предварительная ступень прошли как по маслу.

– Главная ступень! – последовала команда.

Адское пламя от 100 килограммов жидкого кислорода и спирта ударило в стартовый стол. Ракета начала медленно подниматься над огромным слепящим огненным шаром и вихрящимся дымом. Затаив дыхание, я наблюдал, как она покидает площадку, залитую светом прожекторов.

Вдруг я напрягся. За долю секунды реактивная струя дрогнула, поползла обратно в сопло и исчезла. Ракета казалась повисшей в воздухе, только ее хвост по-прежнему освещался прожекторами. Затем она стала опускаться, коснулась стартового стола и начала очень медленно опрокидываться, а потом с грохотом упала на землю. Цилиндрический топливный бак сплющился. Мгновение стояла тишина, а потом в быстрой последовательности раздался предварительный взрыв и громовая детонация, от которой сильно задрожал центр управления. Я пошатнулся от удара. По стартовой площадке пронеслась ослепительная вспышка, а затем площадку охватило пламя.

Все произошло лишь за три секунды. На мгновение мы опешили от неожиданности. Мюнц пришел в себя первым.

– На площадку выходят только пожарные! – крикнул он в переговорное устройство. – Всем остальным сотрудникам ждать в центре управления до выяснения обстоятельств.

Нам пришлось ждать, пока выгорит топливо. Опаснее всего была перекись водорода – активный окислитель.

Я наблюдал за работой пожарных. Тем временем в центре управления начался жуткий переполох. Главный инженер и инженер, отвечающий за двигатель, вступили в жаркую дискуссию, начало которой я прослушал из-за шумного выхода пожарных на стартовую площадку. Возникло предположение, что сбой вызвал ложный радиосигнал аварийного выключения двигателя. Главный инженер кричал, что оператор перепутал переключатели. Оператор, будучи человеком зрелым, казался мне очень надежным специалистом. Очевидно, не в состоянии оправиться от шока, он не мог произнести ни слова в свою защиту. Я решил вмешаться.

Все это время фон Браун стоял у перископа. Теперь, сняв наушники, он отошел в сторону. Стоящий позади Мюнц по-прежнему отдавал приказы, рапортовал в управление, отвечал на вопросы по внутренней связи, разговаривая спокойно и сдержанно. Фон Браун также казался хладнокровным, но серьезным. Он заговорил чуть громче обычного, когда вмешался в спор.

– Эта ракета никогда не полетит, – твердо произнес он, производя нужный эффект.

Спор прекратился. Тишина в комнате нарушалась только переговорами Мюнца по внутренней связи.

– Факт очевиден. Мы не добились того, чего хотели. И раз такое произошло, чрезвычайно важно собрать всю информацию о причине провала. И давайте не будем искать виновных, ибо наказан не будет никто. Если причина ошибки – человеческий фактор, это означает, что наше контрольное оборудование должно быть надежнее. – Он улыбнулся. – Не забывайте, что мы должны поставить этих монстров на фронт через несколько месяцев.

Все облегченно рассмеялись. Атмосфера стала менее напряженной, и оператор смог озвучить свою версию произошедшего. Он не прикасался к переключателям, а просто протянул руку к пульту, получив команду относительно главной ступени, когда запуск сорвался. Хотя уже было невозможно собрать доказательства, скорее всего, катастрофу вызвали неисправности в самой ракете. Предположений было множество – вибрирующее реле, не замеченный во время проверки плохой припой, трещина в пневматическом кабеле от вибрации.

Когда мы вышли посмотреть на ракету, пожарные по-прежнему промывали землю и искореженные останки ракеты № 17 003. В воздухе витал странный запах, напоминающий мне аромат варенья из крыжовника. К нашему удивлению, наземное оборудование пострадало не сильно. Стартовый стол был разрушен, но по-прежнему узнаваем. Куски обшивки ракеты и топливных баков разлетелись по всей стартовой площадке. Турбонасос сплавился в шар. Камера сгорания оказалась слегка разрезанной, но все равно стала непригодной. Защитный кожух ракеты был сильно поврежден, окна-проемы исчезли, оторвалось несколько панелей. Еще мы обнаружили повреждение в подземном реле и распределительном отсеке, куда через тяжелую крышку просочилось горящее топливо.

Когда случается такая неудача, остается только наводить порядок. Следующие два дня к запуску готовили очередную ракету как ни в чем не бывало.

– Было бы неплохо знать, что случилось с 17 003, – немного уныло сказал Мюнц Хартмуту на следующий день. – Но боюсь, к тому моменту, когда у нас будет приличная система телеметрии, война закончится.

Он затронул больное место. Те, кто занимался двигателем, очень хотели получить информацию о поведении их детища в полете. Конечно, имелось много данных со статических огневых испытаний, но было неизвестно, как ведет себя ракета в условиях свободного полета, под влиянием ускорения, идентична ли вибрация в свободном полете вибрации во время статических испытаний, каково влияние низкой плотности воздуха на больших высотах. Все это требовало ответа.

Достаточно долго телеметрический передатчик, названный «Мессина», разрабатывался в департаменте BSM. По неизвестным причинам разработка шла очень медленно. Вместо того чтобы стать полезным инструментом, устройство стало неким «пассажиром», причем чаще всего страдающим воздушной болезнью. Телеметрические приборы устанавливали на борт время от времени, и многие из них ломались, поэтому объем полезной информации был весьма ограничен. Кроме того, для получения информации, используемой для наведения, требовалось большинство каналов передачи.