Царь Борис Годунов - Дмитрий Лисейцев Страница 22

Между тем самозванцу удалось все же склонить на свою сторону польского короля Сигизмунда III, который, отказавшись помогать претенденту на русский престол официально, тем не менее позволил ему собирать в Речи Посполитой наемные войска. В августе 1604 г., имея под своим началом небольшое (4–5 тысяч человек) войско, Лжедмитрий выступил к границе Московского государства. Борис Годунов, узнав от своих осведомителей о начале похода, в конце сентября 1604 г. отправил в Речь Посполитую своего посланника Постника Огарева; в ноябре в империю Габсбургов выехал в ранге гонца переводчик Посольского приказа Ганс Англер, который будет обличать «нехристианское» поведение короля Польши и уверять императора, что самозванец не имел бы прав на русский престол, даже если бы он не был самозванцем…

Тем временем войско Лжедмитрия уже добилось первых успехов: пограничный Моравский острог без боя отворил ему ворота. Этому примеру последовали другие города Северской земли – Чернигов и Путивль, жители которых присылали к «царевичу» закованных в цепи царских воевод. «Дмитрий Иванович» демонстрировал милость: пленных освобождали, прощая им службу узурпатору «по неведению». Полной противоположностью действиям самозванца были действия отправленных в Северскую землю царских войск, жестоко и без особого разбора расправлявшихся с населением уездов, перешедших на сторону Лжедмитрия. И этим царь Борис еще больше отвращал от себя собственных подданных. К войску претендента на московский престол присоединились запорожские и донские казаки, за счет чего силы самозванца возросли до 15 тысяч человек. Однако взять Новгород-Северский, одну из ключевых крепостей региона, ему не удалось. Город мужественно оборонял окольничий воевода Пётр Фёдорович Басманов (брат которого годом ранее пал в бою с восставшими холопами атамана Хлопко). На выручку Новгороду-Северскому к середине декабря подоспела 40-тысячная царская рать под командой боярина Фёдора Ивановича Мстиславского (которому в случае победы была обещана рука царевны Ксении). Вероятно, царь Борис был в тот момент на краю отчаяния, если собирался выдать столь горячо любимую дочь за своего сверстника, человека, перешагнувшего пятидесятилетний рубеж. Сражение у стен Новгорода-Северского, развернувшееся 21 декабря 1604 г., тем не менее успеха царской рати не принесло: воеводу князя Мстиславского ранили, а его войско вынуждено было отступить.

Битва при Добрыничах

Перегруппировавшись, годуновские войска получили подкрепления, которыми командовал боярин князь Василий Иванович Шуйский, тот самый, что возглавлял следственную комиссию в Угличе в 1591 г. 21 января 1605 г. у села Добрыничи произошло новое сражение. На сей раз, хотя силы сторон и были примерно равны (по 20 тысяч человек с каждой стороны), удача сопутствовала царским воеводам: Лжедмитрий был наголову разгромлен, едва не попал в плен и с остатками войска бежал в Путивль. Воеводы Бориса Годунова, вместо того чтобы преследовать неприятеля, занялись осадой небольшой крепости Кромы, в которой держал оборону казачий атаман Андрей Корела с тремя сотнями казаков.

Путь следования Григория Отрепьева в Литву и Польшу и поход Лжедмитрия I на Москву

В отдаленные края огромного Московского царства вести доходили с большим опозданием. В феврале 1605 г., когда в Москве получили уже вести о победе под Добрыничами, под Архангельском ссыльный старец Филарет Романов стал вести себя, мягко говоря, странно. Монаха, который жил с ним в одной келье, он «в ночи… лаял, и с посохом к нему прискакивал, и из кельи его выслал вон, и в келью ему… к себе и за собою ходити никуда не велел. И живет де старец Филарет не по монастырскому чину, всегды смеется неведомо чему, и говорит про мирское житье, про птицы ловчие и про собаки, как он в мире жил, и к старцом жесток… лает их и бить хочет, а говорит де старцом Филарет старец: «Увидят они, каков он вперед будет». А ныне де в Великий пост у отца духовного тот старец Филарет не был… и на крылосе не стоит».

В другом уголке Руси, в Нижнем Новгороде, тоже ходили разговоры о грозных событиях, происходивших на юго-западных рубежах страны. Очень интересны слова, сорвавшиеся с губ нижегородского дьяка Алексея Карпова в перебранке с воеводой Михаилом Молчановым (последний не преминул, в духе эпохи, донести на обидчика): «Дьяк Олексей Карпов… меня лаял и безчестил, и позорил, и называл твоим государевым… изменником: два де вас воры ведомые во всем… Московском государстве (а другого вора имянем не сказал), да и тот де тебе не пособит, на кого де ты и надеешься». Молчанов тут же поспешил отвести от себя подозрения, повернув неосторожные слова дьяка другой стороной: «А я, холоп твой, надеюсь во всем на тебя, государя… а окроме Бога и тебя, милосердого государя… надежи не имею ни на кого».

Борис Годунов еще успел отпраздновать победу под Добрыничами: 8 февраля 1605 г. в Москву привели три тысячи пленных, 17 захваченных знамен и 11 барабанов. Успел отправить под Кромы думного дьяка Афанасия Власьева «пенять и расспрашивать, для чего от Рыльска отошли». Успел отдать распоряжение о раздаче денежного жалованья служилым людям, стоявшим лагерем под Кромами. Успел отпраздновать Пасху, которая праздновалась в тот год 1 апреля. 13 апреля 1605 г. Борису Фёдоровичу внезапно стало плохо: с трудом дойдя после трапезы до постели, он позвал докторов. Вскоре у него отнялся язык. По описываемым в источниках XVII в. признакам, у него случился апоплексический удар (инсульт). Правда, по Москве моментально поползли слухи о том, что причиной смерти государя был яд, который, возможно, неправедный царь Борис выпил сам, страшась неизбежного возмездия от царевича Дмитрия. Агония продолжалась около двух часов, и умирающего царя едва успели перед кончиной (как когда-то Ивана Грозного) постричь в монахи под именем Боголепа. Похоронили его в Архангельском соборе Кремля, но вечного покоя под сводами родовой усыпальницы московских государей он так и не обрел.

Портрет Лжедмитрия I. Гравюра Л. Килиана

«Агенты Дмитрия Самозванца убивают сына Бориса Годунова». Художник К. Маковский

Гробница Годуновых в Троице-Сергиеве монастыре

Дальнейшие события развивались с удивительной скоростью. Не прошло и месяца, как царские войска, подбитые к мятежу собственным воеводой Петром Басмановым, под Кромами 7 мая присягнули «царевичу Дмитрию Ивановичу». Нареченный царем шестнадцатилетний сын Бориса Годунова, Фёдор Борисович («отрок дивный, благолепием цветущий, как цветок дивный в поле, Богом украшенный… отцом своим наученный книжному почитанию, в ответах дивный и сладкоречивый; пустошное и гнилое слово никогда с уст его не исходило»), так и не успел венчаться на царство: 1 июня восставшие москвичи свергли правительство Годуновых. И двух месяцев не минуло с момента смерти Бориса Фёдоровича, когда его жена («Малютина дочь») и сын были удавлены по приказу Лжедмитрия. Останки Бориса Годунова с позором выбросили из гробницы и перезахоронили в Варсонофьевском монастыре. Дочь Бориса, царевна Ксения, была сделана наложницей самозванца, а затем пострижена в монахини под именем Ольга. Внучка Малюты Скуратова, никогда не видевшая своего страшного деда, дочь царя Бориса, на которую он никак не мог насмотреться, несостоявшаяся невеста нескольких принцев и невольная любовница Лжедмитрия I, она переживет свою семью на 17 лет. Ей, как и всему народу, который вопреки Пушкину вовсе не «безмолвствовал», а, напротив, радостно приветствовал в Москве «царевича Дмитрия Ивановича», суждено было убедиться, что бурные и кровавые события последних недель – вовсе не эпилог «Русского Макбета», а кровавый пролог разгорающейся в стране Смуты. Ксении-Ольге еще предстояло выдержать в Троице-Сергиевом монастыре 16 месяцев осады войсками Лжедмитрия II, стать свидетельницей сожжения Москвы польско-литовским гарнизоном, быть ограбленной казаками атамана Заруцкого из I Ополчения и прожить последние годы жизни во владимирском Успенском Княгинином монастыре, оплакивая горькую участь своей семьи: