Выжить любой ценой. Немецкий пехотинец на Восточном фронте. 1941-1945 - Оскар Скейя Страница 22

Охранники ввели меня в небольшое помещение и обыскали. Это явно говорило о том, что у меня проблемы. Я старался сохранять спокойствие и принять вид, будто и не ожидал другого обращения. После того как закончился осмотр моей одежды, меня отвели в другой кабинет, к другому офицеру. Не говоря ни слова, охранник, у которого были мои документы, вручил их этому офицеру. Тот принял бумаги, и мои конвоиры ушли. Офицер коротко посмотрел на меня, потом взял в руки документы, которые дал мне Николай, и принялся внимательно их рассматривать. Через минуту он небрежно бросил их на стол перед собой, посмотрел на меня и строго спросил:

– Ты сам готовил эти документы?

– Нет, – ответил я спокойно. – Как можно? Я даже не умею писать по-русски.

– Но ты же говоришь по-русски? – спросил офицер.

Это было упущением с моей стороны. В моем желудке образовался и стал расти комок. Я посмотрел на русского, но ничего не ответил.

– Откуда ты? – продолжал он. – Откуда ты прибыл?

– Я прибыл отсюда, из Днепропетровска. Я здесь, чтобы вступить в польскую армию.

После этого офицер резко оборвал разговор. Его поведение было непонятным, оно свидетельствовало о том, что в чем-то крылась ужасная ошибка. Русский нажал на кнопку на своем столе, и вскоре вернулся один из охранников. Конвоир занял место за мной, уставив мне в спину ствол автомата. Офицер приказал отвести меня в кабинет 98. Охранник с автоматом обошел меня, посмотрел мне в лицо и скомандовал:

– Идем.

Я пошел за ним по длинному коридору. Пока мы шли по нему, нам пришлось миновать несколько человек, которые внимательно рассматривали меня. Я очень старался выглядеть как можно более беззаботным, чтобы создать впечатление своей полной невиновности, как будто все происходящее было большой ошибкой.

В кабинете 98, куда мы вскоре пришли, сидели несколько офицеров НКВД, в том числе и тот майор, с которым я уже разговаривал. Один из офицеров предложил мне стул рядом с собой, куда я и присел. Майор спросил меня, ел ли я сегодня что-нибудь. Я ответил, что нет. Тогда тот человек, что предложил мне стул, вышел из помещения и через несколько минут вернулся с едой для меня. Он поставил передо мной поднос с каким-то супом, кусок хлеба и немного сыра. Я оглянулся вокруг. Все офицеры смотрели на меня и подбадривали:

– Ешь, ешь.

Они наблюдали за каждым моим движением. Я снова осмотрелся по сторонам. Я точно знал, где нахожусь: теперь меня передали под юрисдикцию ГПУ ^[39]. Во время войны мы много слышали об этой организации. Это был очень трудный момент, и я призвал всю свою веру в Бога, обращаясь к нему за помощью, чтобы он помог мне пройти через это испытание. Я поблагодарил того человека и стал молча есть то, что он принес, а остальные в это время наблюдали за мной. После того как я поел, другой офицер угостил меня сигаретой. Должен заметить, что все вели себя очень вежливо.

Мы все знали, что должно было произойти позже. Все начинается с того, что к тебе втираются в доверие, предлагая еду и сигареты, а потом через пять минут начинается допрос. У каждого из присутствующих в помещении офицеров был с собой блокнот. Справа от майора сидел стенографист.

– Ваши имя и фамилия?

– Оскар Скейя, – твердо ответил я.

– Дата и место рождения?

– 4 марта 1908 года, Краков. Сейчас я живу с родителями в Катовице.

Писарь записывал все мои ответы. Офицеры тоже что-то писали в своих блокнотах, очевидно, описывали свои собственные наблюдения.

– Что вы делаете в России? – продолжал майор.

– Я работал в Днепропетровске на немецкую фирму. В момент, когда немецкие войска отступили из города, я находился далеко от Днепропетровска, в небольшом поселке. Я не знаю названия этого населенного пункта.

Один из офицеров положил перед майором новый лист бумаги. Я продолжал:

– Я хочу быть подальше от немцев. Я не желаю больше на них работать. Кто-то из гражданских, с которым я познакомился в том поселке, сказал мне, что, когда фронт отодвинется отсюда, я должен буду записаться в польскую армию, поскольку являюсь гражданином Польши. Я последовал его совету и ушел из поселка, направляясь сюда. Прошло две недели, и немцы отступили. Они ушли вечером, а уже утром сюда пришли русские. Я отправился к русскому командиру, и он выдал мне документы, которые сейчас перед вами. Он сказал, чтобы я отправлялся с ними на призывной пункт Днепропетровска. Вот и все, что я могу сказать.

Один из офицеров спросил:

– Вы можете вспомнить что-то в том поселке, где находились? Сможете отыскать его, если кто-то будет сопровождать вас?

Я ответил на это:

– Не думаю, что мог бы снова разыскать тот поселок.

Он снова спросил меня:

– У вас есть знакомые в Днепропетровске?

– Нет, – ответил я, – я прибыл сюда в поисках работы.

Находившиеся в помещении снова переглянулись. Тот офицер, что меня допрашивал, продолжал что-то писать в своем блокноте. Закончив, он посмотрел на меня и спросил:

– Все, что вы сказали сейчас, – это правда?

– Да, это правда, – немедленно ответил я.

– Тогда, пожалуйста, подпишите здесь, чтобы подтвердить это. – Офицер вырвал лист из блокнота и протянул его мне. Я тут же взял у него документ, подписал его и вернул обратно.

Офицер с удовлетворенным видом передал лист майору, сидевшему за столом. Майор забрал бумагу, бросил на нее быстрый взгляд и вызвал конвой. Двое с автоматами тут же возникли в комнате. Встав позади меня, они приказали мне идти с ними. Я с готовностью повиновался. Мы втроем прошли назад по коридору и вышли из здания. Мы прошли по городу совсем немного, до следующего здания. На нем были небольшие, забранные решетками окна. Нетрудно было догадаться, что здесь располагается.

Когда мы вошли внутрь, конвойные довели меня до небольшой комнатки за поворотом, где за большим столом сидел какой-то человек. Было понятно, что это тюремное начальство. Караульные развернулись и вышли. Тюремщик посмотрел на меня быстрым взглядом.

– Снимите свои подтяжки и отдайте их мне, – распорядился он отрывисто.

Я молча повиновался.

Он забрал у меня подтяжки и положил их на стол.

– Теперь выньте все из карманов и положите на стол.

Я полез в карман и обнаружил, что там все еще лежит полкуска хлеба и кусочек вяленого мяса, которыми меня снабдил Николай на прощание. Кроме того, у меня были две пары перчаток, которые я тоже положил на стол перед тюремщиком, но тот жестом показал мне, что я могу все это оставить.