Крымские каникулы. Дневник юной актрисы - Фаина Раневская Страница 22

Наше товарищество теперь называется «Театром актера». Это глупое название придумал Е-Б. и навязал его всем нам. Слово «товарищество» ему кажется неуместным, потому что оно сразу же напоминает о «товарищах». Мы с Павлой Леонтьевной считаем, что если уж так хотелось сменить название, то можно было бы придумать и нечто более остроумное. «Театр актера» звучит так же глупо, как «Булочная булочника» или «Конюшня конюха». Мы иронизируем по этому поводу постоянно. То, проходя мимо рыбака, у которого в ведрах плещется улов, Павла Леонтьевна улыбнется и скажет: «Рыба рыбака», то я укажу рукой на лодку и скажу: «Лодка лодочника». Хуже всего то, что в народе наше новое название переиначили на свой лад сразу же после того, как были расклеены первые афиши. Нас называют «актерским театром». Когда я слышу такое, мне хочется с разбегу удариться головой о стену. У Е-Б. напрочь отсутствует воображение.

5 сентября 1919 года. Коктебель

Сегодня Павла Леонтьевна вдруг поинтересовалась моим мнением об «Осенних скрипках» [74], сказав, что сама собирается играть там. Я сразу же поняла, что она «примеряет» меня на роль Верочки, и испугалась. Как я могу играть Верочку, если противостоять мне на сцене (а это именно противостояние и есть) будет сама Павла Леонтьевна в образе Варвары Васильевны? Это невозможно! В других пьесах я могу играть вместе с Павлой Леонтьевной, но ведь там не идет речь о противостоянии, о соперничестве дамы и девушки, матери и дочери (пускай даже и приемной) за любовь молодого человека! Павла Леонтьевна, заметив мое замешательство, вынудила меня выложить ей все как есть и долго смеялась над моей наивностью. А после сказала, что ей было бы очень интересно посостязаться на сцене с такой талантливой актрисой, как я. Как можно! Я разволновалась пуще прежнего. Я же видела Жданову [75]в роли Верочки! Несравненную Жданову! Павла Леонтьевна на это улыбнулась обычной своею лучезарной улыбкой и ответила, что когда-нибудь и обо мне скажут «несравненная Раневская». Если я не буду праздновать труса. Как тут не праздновать? Я пребываю в растерянных чувствах. Нет, все же Верочка не моя роль. Она же еще и прелестная, а меня даже спьяну прелестной назвать трудно. Да и где это видано, чтобы одна и та же актриса играла Пошлепкину и Верочку? Это все равно что играть Ларису из «Бесприданницы» и Кабаниху из «Грозы»! Хорошая актриса должна уметь воплощать разные образы, но иметь такие противоположности в своем репертуаре невозможно. Моя добрая Павла Леонтьевна сказала, что между моими Маргаритой и Шарлоттой тоже нет ничего общего, но этот пример меня не убедил. Я убеждена, что каждый должен браться за то, что ему по силам. «Нет, нет и нет, – сказала я. – Верочку я играть не стану! Пусть мне отрежут голову, все равно не стану!» Голову мне резать никто не собирается. Павла Леонтьевна поняла мое настроение и не стала настаивать. Я смотрела на волны и вспоминала тот день, когда смотрела «Скрипки» в Художественном театре вместе с Е. Г. После спектакля я рыдала навзрыд (тогда я была скорая на слезы), а Е. Г. меня утешала и не могла понять, что меня так огорчило. Е. Г. обладает удивительной способностью отделять сценическое от жизненного. Она может похвалить игру актеров, она способна получить удовольствие от спектакля, но плакать она не станет, потому что все происходящее на сцене есть для нее ненастоящее. А для меня настоящее. Если герой или героиня умирает, то я умираю вместе с ним или с ней. Моя впечатлительность безгранична. Так же, как и моя наивность.

28 сентября 1919 года. Симферополь

Получила письмо из дому. Мама пишет, что в Таганроге сплошной азохенвей [76]. Отец, по старой памяти, немного заработал на армейских подрядах, но интенданты задерживают расчеты, а деньги тем временем обесцениваются. Насколько я поняла, интенданты рассчитываются с отцом недавно появившимися «колокольчиками» [77]. Лучше бы рассчитывались франками или фунтами. Родители по-прежнему зовут меня в Таганрог, но я не могу сейчас приехать. Подозреваю, что мне могли найти там какого-нибудь жениха. Очень уж настойчиво меня приглашают домой. Написала, что сейчас не смогу приехать, и пообещала приехать весной.

Сезон открыт. Пока что, как и полагается в самом начале, у нас аншлаг за аншлагом. Поглядим, что будет дальше. Скоро мне предстоит первый раз выйти в «Чайке». С Р. у меня установилось дружеское взаимопонимание. Он наконец-то начал видеть во мне достойную собеседницу и уже не учит меня (что, должна признаться, безумно нервировало), а советуется со мной. Р. очень нравится моя привычка записывать всю работу над ролью. Павла Леонтьевна говорит, будто он мною очарован. Моя добрая, милая Павла Леонтьевна! Она так добра, она так меня любит, что ей хочется, чтобы все были мной очарованы. Увы, я совершенно не умею очаровывать. Могу разочаровать, могу испугать, но очарование – это не по моей части. Ах, как бы мне хотелось очаровывать! Ходить легкой походкой, пленять взглядом, расточать улыбки налево и направо… Увы, даже воздушные платья не делают меня воздушной. Всякий раз, когда пытаюсь польстить себе, примеряя не подходящие для меня наряды (я давно уже перемеряла все наши костюмы), вспоминаю пословицу о козле, которого борода не делает ребе [78].

Жизнь понемногу возвращается в старое русло. На улицах даже появились чистильщики обуви, к старым магазинам добавляются новые. На Дворянской близ театра появился чудесный старичок-букинист. Захожу к нему едва ли не ежедневно пошелестеть страницами. Я люблю читать, мне нравится запах книг, но в нынешних условиях я не могу позволить себе их приобретать. Бродячая жизнь совершенно к этому не располагает. Я всегда очень жалела о том, что у нас дома не было хорошей библиотеки. Добрый букинист знает, что я ничего не куплю, но все равно приветлив со мной и даже предложил мне брать книги домой почитать. Я благодарю его контрамарками. Он завзятый театрал. С. И. шутит, что у меня наконец-то появился любовник. Я загадочно молчу. Порой молчание выглядит более смешным, нежели самый остроумный ответ. Недавно С. И. сказала Павле Леонтьевне, что у меня «наточился язычок». Горжусь этим комплиментом, как орденом.