Вавилон. Расцвет и гибель города Чудес - Джеймс Веллард Страница 22

Легко понять, что усложнение генеалогии шумерских богов неизбежно привело к образованию особого штата специалистов, посвятивших себя культу этих богов и следивших, чтобы каждый из них получал причитающуюся ему долю внимания, то есть за размерами храма, величием его свиты, продолжительностью ритуалов. Так возникло сословие жрецов, столь же необходимое при теократии, как гражданские службы необходимы при демократии. По мере расширения выполняемых ими функций обе эти организации становятся все многочисленнее и все больше бюрократизируются. К 3-му тысячелетию до нашей эры жрецы служили уже десяткам богов, большинство из которых имели свои храмы, свои праздники, святилища, ритуалы, своих почитателей, и каждый из богов требовал своих особых жертвоприношений.

Таким образом, религиозная обрядность доминировала над всей жизнью шумерского общества. Если в современном мире религия стала по большей части темой «научных» рассуждений, то для шумеров существование богов и необходимость поклонения им были неоспоримы, так же как природные явления, наподобие прилива и отлива. Рядовой шумер знал, что он всего лишь слуга богов, по сравнению с ними так же ничтожен, как животное по сравнению с человеком. Удача, талант, общественное положение или богатство воспринимались как дар богов, которые легко могут отнять то, что сами же и дали. В подобных религиозных системах природа самих божеств – главная характерная черта, и, если боги жестокие, жадные, безжалостные и несправедливые, их последователи приобретают те же качества. Это ясно видно на примере многих языческих религий. Классический пример – финикийский культ Ваала, пожирателя детей. И напротив, там, где люди облагораживали своих богов (как, например, греки облагородили Аполлона, изначально бывшего Разрушителем), их собственный образ жизни становился более мягким и гуманным.

К счастью для шумеров, их богам, похоже, не чуждо было понятие нравственности; они восхваляли любовь к истине, справедливость и добродетель. В то же время людям нужно было как-то осмыслить существование зла, лжи, несправедливости и порока. Поскольку считалось, что простой человек не имеет свободы воли, то ответственными за зло были объявлены некоторые злые боги. Действительно, такая простая логика придавала религии силу: ведь невозможно любить бога и доверять ему, если он одновременно ответственен за добро, и за зло, и за счастье, и за страдания человечества, за весенние цветы и за смерть ребенка.

Итак, шумеры в каком-то смысле решили основные теологические и философские проблемы, которые не дают нам покоя и сегодня, объявив в качестве основных постулатов непогрешимость богов, беспомощность человека и неотвратимость судьбы. Строгим моралистам такие убеждения всегда казались проявлением духовной трусости. С другой стороны, шумеры, осознав, что они смертны, подобно всем живым существам, принимали все, что уготовила им судьба, и направляли всю свою физическую и духовную энергию на то, чтобы по возможности сделать существование в этом мире как можно более приятным. Результаты такой философии видны в портретных изображениях этих экзотичных людей с большими волнующими глазами, загадочными улыбками, бритыми головами, курчавыми бородами и легкой женственной полнотой. Они словно бы чувствовали, что если уж ничего не могут поделать с существующим миропорядком, то остается хотя бы наслаждаться пищей, женщинами и сном, поскольку каждая фаза жизни регулируется божественным законом. Простой смертный не мог изменить свою судьбу и поэтому довольствовался тем, что желания богов за него толковал царь, исполнявший одновременно и роль религиозного вождя. Как и во всех теократических сообществах, вся земля и вся собственность принадлежали богу, а люди только выполняли свои специфические обязанности перед этим богом. В результате в Шумере практически не существовало так называемых проблем современного капиталистического общества. О безработице, социальных волнениях и бедности в том масштабе, в каком она известна нам, там и не слышали. Рядовые граждане считали своей обязанностью работать на благо бога (то есть государства), возделывая поля, ухаживая за домашними животными, занимаясь рыбной ловлей, торговлей, строительством храмов и т. д., и точно так же царь, представитель бога на земле, был обязан обеспечивать их необходимыми пищей, кровом и защитой.

В каком-то смысле шумерское общество напоминало большие, хорошо организованные и процветающие монашеские общины христианского Египта VII в. Управляемые благожелательным епископом христианские поселения в Фиваиде процветали так же, как процветало шумерское общество под управлением добродетельного царя наподобие Урукагины из Лагаша (ок. 2400 г. до н. э.), который придерживался следующего правила: «сильный не должен обижать сироту и вдову». На практике Урукагина сдерживал вездесущих и алчных сборщиков налогов, осаждал ростовщиков и мелких чиновников, надзирающих за земледельцами и рыбаками, арестовывал воров и убийц, пресекал несправедливость по отношению к бедным и слабым. По крайней мере в течение десяти лет Лагаш был самым свободным, процветающим и благополучным городом из всех известных нам древнейших городов. Эта идиллия закончилась из-за междоусобных войн, характерных для того периода, но указы и постановления Урукагины успели стать частью общественного сознания и заложили основание вавилонской судебной системы.

В рамках теократической формы правления городам-государствам удалось достичь небывалого подъема в то время, как Европа все еще была погружена во тьму каменного века, а ее жители обитали в пещерах или озерных деревнях, почти не имея никакого представления об искусстве и архитектуре. К 2600 г. до н. э.

шумерские строители возводили двадцатиметровые кирпичные сооружения с арками, сводами и куполами. Их двухэтажные дома иногда не слишком отличались от жилищ зажиточных купцов в провинциальных городах современного Ирака. Однако следует заметить, что все их искусство и архитектура, как и другие виды общественной деятельности, выполняли религиозные функции так же, как и соборы средневековой Европы. Другими словами, искусство и ремесла прославляли величие Бога, а не человека. В результате по всей древней Месопотамии поднялись те самые «вавилонские башни», то есть зиккураты, или башни-храмы, презираемые евреями как символы язычества и так восхищавшие греков, которые, подобно Геродоту, признавали их небывалыми архитектурными достижениями. Наиболее известным из этих величественных сооружений является зиккурат Ура, так как от него осталось достаточно массивных камней для археологической реконструкции, чтобы представить себе размеры и форму этого сооружения и определить функции этих шумерских храмов. Храм в Уре был трехэтажным кирпичным строением. Внутри находились камни, скрепленные битумом («горной смолой», добываемой в Вавилонии), а снаружи он был облицован обожженными кирпичами. Длинная лестница вела к святилищу Нанны, лунного бога и покровителя Ура. Сегодня нас потрясают не столько размеры древнего храма, сооруженного четыре тысячи лет назад, сколько мастерство и чутье архитекторов, спроектировавших здание. Если бы зиккурат был возведен просто из прямоугольных блоков, поставленных друг на друга подобно тому, как дети складывают кубики, то он походил бы на современные, безвкусные в архитектурном смысле многоэтажки. Но шумерские строители, похоже, открыли роль оптической иллюзии в архитектуре – позже подобное открытие повторили создатели Парфенона. Во всем зиккурате Ура не было строго прямых линий; очертания стен и надстроек были плавно изогнуты, так что в силу оптического эффекта выпуклости в перспективе создавалось впечатление мощи и одновременно легкости. Более того, сходящиеся в одной точке лестницы заставляли глаз скользить вверх, обращая взор к святилищу бога, находящемуся между небом и землей. Это поистине шедевр архитектуры, и неудивительно, что на Геродота, который повидал храмы Греции и Египта, особое впечатление произвел зиккурат Вавилона, который он посетил около 450 г. до н. э. Он утверждает, что в нем было восемь этажей и посетители поднимались на него по лестнице, проходящей по краям сооружения. На половине пути находились скамьи, где можно было отдохнуть перед подъемом к самой верхней платформе, где располагался храм. Можно представить себе, как греческий путешественник взбирается по ступеням, чтобы увидеть храм на вершине башни. Но, по утверждениям самого Геродота, храм внутри был пуст – там не было ничего, кроме роскошно убранного ложа небывалых размеров и золотого стола рядом с ним. На этом ложе якобы должна была сидеть или возлежать женщина, которую бог, спускающийся с неба, выбирает себе в жены. «Я, впрочем, этому не верю», – добавляет историк, который всегда сомневался, когда дело касалось вопросов религии. Поэтому неудивительно, что он с презрением описывает обычай, согласно которому каждая женщина в Вавилонии должна хотя бы раз в жизни отдаться чужестранцу в храме богини Иштар. Он сообщает, что богатые женщины считают недостойным смешиваться с толпой остальных женщин и приезжают в закрытых повозках, в сопровождении множества слуг. Большинство других женщин, надев по такому случаю лучшие свои украшения, сидели в святилище в ожидании партнеров. Геродот не без явной иронии замечает, что там была большая толпа и что «одни из них уходят, другие приходят». Мужчина, выбрав понравившуюся ему женщину, должен был бросить ей в подол деньги, после чего имел полное право овладеть ею. Плата могла быть сколь угодно малой при условии, что мужчина произнес: «Призываю тебя на служение богини!» Отказываться женщинам не было дозволено, потому что эти деньги считались священными. «Красавицы и статные девушки быстро уходят домой, а безобразным приходится долго ждать, пока они смогут выполнить обычай». Из расспросов Геродот узнал, что некоторым женщинам приходится ждать три-четыре года, в то время как другие покидают святилище через несколько часов.