День народного единства. Преодоление смуты - Валерий Шамбаров Страница 22

Из лагеря под Кромами стали разъезжаться дворяне, якобы на царские похороны, но многие переходили к Лжедмитрию. А в самом лагере лидеры рязанского дворянства Прокопий и Захар Ляпунов составили заговор. К нему примкнули и обиженный Басманов, и Голицыны.

Измену готовило и боярство в Москве. У знати расчет был простой — с помощью самозванца скинуть Годуновых, а потом можно будет избавиться и от него самого. 7 мая войско взбунтовалось и присягнуло «Дмитрию». Узнав об изменении ситуации, к нему снова хлынули поляки, и он триумфальным маршем пошел на Москву. Остановился в Туле, послав к столице отряд Карелы, и 1 июня не без участия Бельского, Мстиславского и Шуйских город восстал, свергнув Годуновых. Бояре тоже поклонились Лжедмитрию, патриарха Иова низложили, поставив на его место соглашателя грека Игнатия. Но дойдя до Коломенского, самозванец выразил прозрачное пожелание: «Нужно, чтобы Федора и матери его тоже не было». Василий Голицын намек понял, послал убийц во главе с Михаилом Молчановым. Вдову Бориса удушили, Федор долго отбивался, но его ухватили за детородные части, стали давить и обезумевшего от боли прикончили. Лжедмитрий сел на трон.

Бояре, конечно, не для того устраняли Годуновых, чтобы подчиняться невесть кому. И Василий Шуйский начал реализовывать вторую часть плана, сколачивая заговор. Но поспешил, на него донесли, схватили и приговорили к смерти. Однако ссориться с русской знатью Лжедмитрий не хотел, да и в Москве Шуйский был очень популярен, и в последний момент его помиловали. Приговор заменили ссылкой, а вскоре и совсем простили по ходатайству бояр. С народом «царь» заигрывал, отменил потомственное холопство, освободил на год от податей, предоставил льготы поддержавшим его южным районам. Реабилитировал пострадавших при Годуновых. В частности, вернул из ссылок уцелевших Романовых. Малолетний Михаил смог соединиться с родителями, вместе с матерью он поселился в подаренном им Ипатьевском монастыре под Костромой, а Филарета поставили Ростовским митрополитом. Была разыграна трогательная встреча «Дмитрия» с матерью Марией Нагой — она содержалась в монастырском заточении и предпочла «узнать» его, чтобы выйти из темницы и возвыситься.

Бояре же после прокола Шуйского решили выждать, позволить самозванцу проявить себя. Он и проявил. Стал перестраивать государство на польский манер, Думу переименовал в сенат, ввел польские придворные чины и моды, ударился в разгул, пиры, охоты. Окружил себя поляками и выскочками, раздавал награды любимцам, за полгода растранжирив из казны 7,5 млн. руб. (при доходной части годового бюджета 1,5 млн.). Приказал сделать опись богатства и владений монастырей, не скрывая, что хочет отобрать их в казну. Был и террор. Сослали Годуновых и близких им Сабуровых и Вельяминовых, Семена Годунова в тюрьме уморили голодом. Казаки Карелы шныряли по Москве, за оппозиционные высказывания хватали людей и тайно топили. Казнили 7 стрельцов, усомнившихся в истинности «Дмитрия», после чего он сформировал себе стражу из немцев. Самозванец устраивал оргии в царской бане, куда убийца Годуновых Молчанов доставлял красивых девиц и замужних женщин, соблазняя деньгами или похищая насильно. Одной из наложниц Лжедмитрия стала царевна Ксения, неудавшаяся невеста двух принцев и двух полководцев. Впрочем, один из ее женихов, Басманов, стал наперсником «царя» и в банных игрищах тоже участвовал. Позже в Москве насчитали свыше 30 баб, ставших после этих развлечений «непраздными».

Во внешней политике самозванец сразу наломал дров. В угоду папе затеял создать коалицию и воевать против турок. Послал крымскому хану остриженный тулуп, что было страшным оскорблением, по зимнему пути отправил в Елец артиллерию, а весной приказал сосредотачивать там войска, намереваясь брать Азов и хвастаясь, что покорит Крым. А в угоду польскому королю поссорился и со шведами. Потребовал от Карла IX уступить трон Сигизмунду, угрожая союзом с поляками и войной. Даже намеревался напасть на Нарву, но более умные советники его отговорили (еле-еле), указывая, что одновременно воевать на два фронта нельзя. Но ведь Риму и Варшаве таких знаков дружбы было мало! Папа прислал поздравления с восшествием на престол, одного за другим направлял эмиссаров, напоминая о главном — церковной унии. О том же вели разговоры постоянно отиравшиеся при Лжедмитрии иезуиты — ради маскировки они отрастили бороды и ходили в одеяниях православных священников. А Сигизмунд теребил насчет обещаний отдать Польше Смоленск и Северщину.

Однако самозванец хорошо понимал, что, если он уступит русские территории или попробует окатоличивать страну, подданные этого не потерпят. Хотя и отказаться не мог — у короля и папы были уличающие его договоренности. И он пытался лавировать. Беседы с иезуитами сводил к открытию в России их школ, папе отвечал уклончиво. А чтобы не исполнять обязательств перед Сигизмундом, демонстративно с ним поругался, затеяв спор о титуловании — переводя свой титул «царь» как «император». Намекал, что армию из Ельца можно повернуть и в другую сторону. А поскольку среди шляхты вызревало недовольство королем, самозванец затеял и интригу с панами, предлагая им низложить Сигизмунда и избрать на польский трон себя. Главное — низложить. Не будет короля, не станет и обязательств.

Разумеется, ничем, кроме катастрофы, для России такая политика кончиться не могла. Война с Османской империей и Крымом — оскорбление хану делало ее неизбежной, плюс конфликт с Польшей или Швецией или обеими вместе! И все это при отсутствии союзников — антитурецкая коалиция была папской утопией, никто в Европе в это время воевать с Портой не собирался. Впрочем, Лжедмитрий только считал, что он правит единовластно. Ведь и войска, и дипломатия находились под контролем бояр-заговорщиков. Русские послы в Польшу попутно с официальными поручениями передавали и неофициальные «приветы». Бояре предупредили Сигизмунда о связях «царя» с польской оппозицией, что вызвало в Варшаве страшный скандал. В тайных посланиях московская знать укоряла короля в том, что он помог «вору», обличала его самозванство. А на всякий случай, чтобы поляки не помешали заговору, бояре закинули удочку, что охотно пригласили бы на престол королевича Владислава. Действовала в Польше и агентура православных братств — они раздобыли и переслали в Москву доказательства принятия Лжедмитрием католичества.

Он тем временем хотел упрочить связи со шляхтой, чтобы и в Москве укрепить трон опорой на нее, и в Польше сподручнее интриговать против Сигизмунда. Активизировалось сватовство к Марине. Юрий Мнишек остался верен себе, долго торговался, получив в итоге 200 тыс. злотых, да еще и от имени «царя» нахапал у русских послов и купцов денег и товаров на 25 тыс. Не считая того, что самозванец оплатил его долги — свыше 60 тыс. От него потребовали также удалить Ксению Годунову — о поведении жениха Марина и ее папаша хорошо знали. Но, когда царевну постригли и сослали в Белоозеро, они сочли недоразумение исчерпанным, и весной 1606 г. огромный обоз в несколько тысяч гостей, таких же любителей халявы, как и Мнишеки, отправился с невестой в Москву.

А заговорщики приурочили выступление как раз к свадьбе, правильно рассчитав, что самозванец и поляки дадут новые поводы к недовольству. Так и случилось. Духовенство требовало крещения Марины по православному обряду, однако папа категорически возражал даже против принятия ею православного причастия. И пошли на компромисс, сочли, что за крещение сойдет миропомазание при коронации, с которой совместили венчание. Пренебрегающий русскими обычаями «царь» и грек-патриарх назначили его на четверг, 8 мая. Хотя по православной традиции новый день начинается с вечерней молитвы, и брачная ночь пришлась уже на пятницу, постный день, да еще праздник Св. Николая Чудотворца. А понаехавшая орда поляков вела себя крайне нагло и высокомерно, кичась перед «варварами» своей «цивилизованностью». Выражалась эта «цивилизованность» в том, что гости то и дело оскорбляли хозяев, хаяли их обычаи, палили из ружей, задирали москвичей, бесчестили женщин, даже вытаскивая их на улицах из возков или врываясь в дома. В общем, вели себя так же, как привыкла вести себя шляхта с крестьянами и поселянами. Пан Стадницкий вспоминал: «Московитам сильно надоело распутство поляков, которые стали обращаться с ними, как со своими подданными, нападали на них, ссорились с ними, оскорбляли, били, напившись допьяна, насиловали замужних женщин и девушек».