20 лет дипломатической борьбы - Женевьева Табуи Страница 22

Человек с академическими пальмами в петлице, который ничего не видит, доверчиво кричит: «Да здравствует Лаваль!» К нему приближается стоявший рядом со мной какой-то фанатик, вероятно, глуховатый, которому почудилось, по близкому созвучию слов, что гражданин вместо «Лаваль» крикнул «Германия»: [18]«Как вам не стыдно кричать “Да здравствует Германия?”» И подкрепляя свой упрек мощным ударом кулака по голове человека, которому он задал вопрос, фанатик надвинул ему котелок на самые уши. Возникает сумятица и драка. <…>

Отныне в Париже имеются два направления в политике франко-германского сближения: направление Бриана, который считает, что сближение – это всего лишь «звено» во всеобщем согласии, где Франция сохраняет все свои союзы, и направление Пьера Лаваля, который полагает, что Франция должна подчинить все свои союзы и всю международную политику союзу с Германией. По мнению последнего, организация Европы должна осуществляться под руководством этого союза и должна быть решительно направлена против Британской империи. Правые партии Франции положительно относятся к концепции Лаваля. Левые партии одобряют концепцию Бриана.

В воскресенье вечером, 19 июля, закончились переговоры между канцлером Брюнингом, Курциусом, Лавалем и Брианом. Делегации направляются в Лондон, где предложение, сделанное Францией Германии, должно быть принято другими странами.

Теперь Пьер Лаваль присваивает себе главную роль. Бриан молча сидит в своем кресле, в то время как Лаваль излагает представителям печати «французский проект, предоставляющий Германии большие финансовые выгоды» при предварительном условии принятия гарантий и в особенности политических обязательств.

* * *

Поездка в Лондон обещает быть трудной, так как другие страны, принимающие участие в конференции, в основном придерживаются того мнения, что Франция должна пойти на всевозможные односторонние уступки Германии.

* * *

На следующее утро на пути в Лондон Бриан сидит на палубе парохода в глубоко надвинутой на глаза шляпе, закутанный в крылатку, которая делает его спину округлой.

Морской воздух его немного оживляет.

– Эмиль, вы приготовите мне чистый воротничок к прибытию на вокзал Виктория?

– Мягкий, господин министр?

– Нет, полужесткий, как сама обстановка!

В самом деле, переговоры Лаваль – Брюнинг – Макдональд представляются ему поистине трудными. И он печален.

Чтобы ободрить его, Бертело, который всегда говорит смешные вещи с самым серьезным видом, обращается к нему:

– Один философ говорил мне, что самое трудное в путешествии – это отправиться в путь.

Бриан с горечью откликается:

– Ну а мне один философ говорил, что самое трудное в путешествии – это благополучное прибытие. <…>

На пароходе Лаваль, который едет в Англию первый раз в своей жизни, не отходит от канцлера Брюнинга. В тот же вечер Лаваль приглашает журналистов в отель «Карлтон». Он говорит только о канцлере и о «точках соприкосновения» между Францией и Германией. «Я почувствовал сегодня, насколько Франция и Германия дополняют друг друга», – заявляет он с пафосом. И ни слова об Англии.

Англичане не заблуждаются относительно глубоких и совершенно новых тенденций, которых придерживается глава французского правительства. Лондонская печать изображает его в неприглядном виде: «Это человек, не умеющий следить за собой, не обладающий хорошими манерами и крайне невежественный». Накануне Лаваль, принимая журналистов, спросил внезапно: «У меня два часа свободного времени, я никогда не был в Лондоне, что я могу сделать за это время?» – «Пойдите посмотрите Тауэр», – ответил один из них. И Пьер Лаваль задал вопрос: «Какую башню?». [19]

* * *

В течение двух летних месяцев продолжает усиливаться финансовая катастрофа в Германии, чему тайно способствуют правящие круги. Фраза «Я выиграю битву за отмену репараций» стала лозунгом канцлера Брюнинга. Вот почему в Лиге Наций царит уныние, когда в сентябре 1931 года, в последний раз в своей жизни, там появляется Бриан.

Теперь только благодаря сверхчеловеческим усилиям всегда озабоченный развитием европейской федерации Бриан, почти не покидающий свою маленькую комнатку в «Отель де Берг», дает консультации и советы главам делегаций.

Однако кажется, что Лига Наций живет только потому, что он ее вдохновляет.

Один американский наблюдатель замечает:

– Когда Бриан закрывает глаза, Лига Наций спит. Когда он их вновь открывает, она живет. Но увы, он их закрывает все чаще и чаще. У нас больше нет доверия к вашему континенту.

* * *

Дело в том, что в Женеве провалилось все – и европейский союз, и экономическая конференция, и финансовые конференции, и коллективная безопасность. Тем не менее на горизонте появилась еще одна надежда: канцлер Брюнинг только что пригласил Лаваля и Бриана приехать в Берлин в конце сентября. Не появится ли тогда возможность возродить франко-германское сближение?

Двадцать пятого сентября в «Северном экспрессе» Лаваль, Лушер и Бриан отправляются в Берлин. На протяжении всего пути по французской территории Бриана приветствуют железнодорожники. Он стоит у окна вагона, и на каждой станции дети преподносят ему цветы.

Первая остановка на германской территории – в Ахене. Через каждые два метра расставлены солдаты. Наступает ночь, когда поезд медленно трогается; Бриан откидывается на спинку дивана своего купе и постукивает сигаретой по тыльной стороне ладони. Погрузившись в свои мысли, он издает глубокий вздох, в котором как бы сливаются его опыт, усталость и, быть может, еще тень надежды. «Всякое случается», – шепчет он.

На следующее утро, когда поезд приближается к предместьям Берлина, солнце заливает своими лучами вагон, а Бриан продолжает сидеть все на том же месте. Он отказался лечь спать и всю ночь размышлял, не смыкая глаз.

Его старый слуга Эмиль говорит ему: «Вы неразумны, это говорю вам я, ваш Эмиль! И я говорю вам также, что надо потребовать у папаши Курциуса, чтобы соблюдался ваш режим сегодня утром, а у папаши Брюнинга – сегодня вечером. Ведь немецкая пища не может принести пользы никому из Кошреля».