Атаман Войска Донского Платов - Андрей Венков Страница 22

Было среди донской старшины пятеро Денисовых, четверо Грековых, трое Иловайских, двое Кутейниковых, двое Ребриковых, двое Агеевых, прочих родов представителей по одному. Сразу видно, кто Дон «держит». Главнейшим из старшин считался Алексей Иловайский, атаман, за ним — Себряков Михаил, далее двое Денисовых, потом Мартынов и Луковкин, поднимаемые Потемкиным вверх за верность престолу. Большая часть — потомственные старшины. Некоторые получили «старшинство», как только в службу вступили, таковы Себряков, Григорий и Кондрат Денисовы, Алексей Пушкарев, Иван Дячкин, Алексей Краснощеков. Последний стал донским старшиной в одиннадцатилетнем возрасте. Но были и простые «казачьи дети» среди донской старшины. Таков Луковкин, отличившийся против Пугачева и удачно женившийся, выкрест из чеченцев Осип Данилов, старший из Грековых — Макар, и еще один — Василий, Еким Карпов, оба Агеевы, Петр Кубанов, здесь же Иван Федорович Платов. Встречаем мы выходца из польской шляхты Петра Попова и сына священника Попова — Афанасия. Но не это для нас главное. Каждый год донская старшина — первый десяток, награжденный чинами, и все прочие, русских чинов не имеющие, — подавали в войсковую Канцелярию послужные списки: кто где был и какую службу нес с начала ее. И лишь против фамилии Матвея Платова с завидным постоянством все 80-е годы встречается запись: «На посланный ему войсковой приказ по подаче с прописанием его службы рапорта поданным рапортом представил, что он о том подал о себе рапорт его светлости генералу-фельдмаршалу и разных орденов кавалеру князю Григорию Алексеевичу Потемкину». И еще — за один год есть краткая запись: «В Петербурге». Что ж, будем надеяться, что он туда не с доносами ездил.

Весной, до того как выехать на все лето с семьей на хутор, Платов пропадал на рыбалке. И в тот день вернулся усталый, обветренный, пропахший рыбой и весенней сыростью. По-хозяйски в грязных сапогах прошел в залу и расселся там, наблюдая, как загудел дом, встревоженный его возвращением. Жена, Надежда Степановна, вскричала трагически:

— Матвей Иванович, да что же это такое?! — и потащила служанку срочно затирать грязные и мокрые следы.

Сын, прозевавший возвращение отца, выскочил откуда-то, и жена сразу тревожно вскрикнула:

— Ванечка, не мешай отцу!..

Через минуту она обвила шею мужа руками и, отрываясь от разговора со служанкой, которой давала последние наставления, спросила:

— Друг мой, тебе хорошо со мной? Правда?

Матвей промычал что-то приличествующее моменту.

— Нет, иногда мне кажется, что я все делаю не так. Ты поправляй меня, сделай милость, — она отстранилась, пристально рассматривая в зеркало, как уложены у нее волосы.

— Там казак ждет с ордером от Иловайского, — сказала служанка.

— По крайней мере, отогреется и напьется чаю. Ступай, — велела Надежда Степановна.

— Ордер от Иловайского? — переспросил Матвей, снимая ее руки у себя с шеи.

Мимолетные объятия и поцелуи при прислуге, и всё как-то не вовремя, то, что само собой установилось за последние пять лет, стали раздражать его в последнее время, И жена, он заметил, стала худая и какая-то дерганная, никакого удовольствия.

— Эй, позовите казака! — крикнула Наденька, вновь обнимая его за шею и прижимаясь щекой к щеке.

Матвей попытался подняться навстречу посыльному, но она одним легким движением всего тела оказалась у него на коленях и радостно, словно обманула кого-то, рассмеялась.

— Давай, — протянул Матвей руку за пакетом, встречая казака сидящим и с женой на коленях.

Казак, не меняясь в лице, молча протянул искусно сложенную бумагу.

Матвей знал, что это ордер ему формировать полк для выступления на службу. Свои ребята в Войсковой канцелярии держали его в курсе всех подобных дел.

— И что же там нам пишут? — прижималась Наденька, заглядывая в бумагу.

Доставляя ей удовольствие, Матвей разборчиво прочитал ордер, задумался. Жена тоже притихла.

— Надо к атаману сходить, — решил Матвей, перехватил Наденьку одной рукой под колени, поднялся, держа ее на весу, опустил на освободившееся после себя место и крикнул. — Эй! Кто там?.. Одеваться!

Иловайский был добр и ласков. Обделывал он как раз одно дельце, сосватывал Степана Ефремова-младшего и дочь свою Екатерину, и потому угождал всей ефремовской родне и зятю, Матвею Платову в том числе. Поговорил, поулыбался, напоказ полюбовался высоким красивым полковничком. Сказал, что в апреле собираться, а в мае выступать, и отпустил.

На другой день к вечеру заявился к Матвею батюшка, Иван Федорович:

— Куда ж тебя?..

— На Кавказскую Линию.

— Кого ж сменяете?

— Каршина… Еще кого-то…

Видно было, что батюшка и сам все прекрасно знает, а пришел со своеобразным экзаменом. Упустил он время, не проводил сына в первый раз на службу, тот сам к нему заявился, теперь вот наверстывал. В разговоре намекнул, что это он упросил Дмитрия Иловайского, ходившего на Кавказскую линию походным атаманом во главе трех донских полков, взять Матвея полковником.

— Твой полк, самого Иловайского и Василия Орлова. Подходящая компания, казаки надежные…

— Ладно уж. Как-нибудь…

— Не «как-нибудь»! Ты гляди, Матвей, тебе раз повезло, другой раз так не повезет. Тут служить надо будет. Тебя и так молодостью попрекают…

— Хорошая молодость! Вон Степан Кутейников с полком на Кагальник идет, а ему сколько? Восемнадцать лет! А мне, слава Богу, уж под тридцать.

— Так то Кутейников. Ты не равняй… Там он всю черкасню с собой собирает, Луковкина, сопляка… Других…

Понятно. Каждый метит на самый верх и загодя собирает команду, с малых лет будет тащить верных ребят, представлять к чинам, чтоб сплотились они вокруг него, зависимые и благодарные, чтоб поддержали в нужную минуту.

— Ты-то кого берешь? Список есть? Или не подобрал еще чиновников?

— Вот он.

— Данила Арехов… Это хорошо, — вчитывался батюшка. — А что Кошкина не взял?

— Его сам Иловайский хорунжим берет.

— А-а… Ну, Иловайский знает дело… А это кто? Мержанов? Он сроду на службе не был, а ты его зауряд-есаулом берешь? Ни сноровки, ни опыта…

— Зато деньги большие есть, — ухмыльнулся Матвей.

Алексей Мержанов, сын грека, служившего на таможне, в формируемом полку Матвея Платова был самым грамотным, знал три языка — русский, греческий, французский, — русскую грамоту, а кроме нее арифметику и географию. Двадцать один год, на службе ни разу не был, но Матвей брал его на вакансию есаула, рассчитывая на мержановские неправедные деньги в трудную для хозяйственной жизни полка минуту [62].