1905 год. Прелюдия катастрофы - Алексей Щербаков Страница 22

Я не собираюсь обсуждать здесь учение Карла Маркса. «Все теории стоят одна другой», как сказал булгаковский Воланд. Но в ту эпоху идеи Маркса вдруг стали популярными.

Кружковщина.

«Русский марксизм» имеет две стороны. Это усилия интеллектуалов приноровить теории Маркса к российской реальности и попытки нести данные светлые идеи в рабочие массы.

Начнем со второго пункта. Просвещать рабочих начали совсем не марксисты. Первые рабочие кружки стали создавать еще в семидесятых годах народники. Получалось у них не слишком здорово. Чаще всего дело портило нетерпение революционеров — они стремились прямо сходу продвигать идеи: «разрушить до основанья, а затем». Что вообще ‑ то конкретным интересам рабочих не очень соответствовало. Тем более, популярность монархии тогда была еще очень высока, и призывы идти и свергать царя особого понимания не находили.

Кроме того, рабочие, обычно выходцы из деревни, прекрасно знали, что «священная корова» народников — деревенская община — на самом ‑ то деле не слишком хорошее явление. Стоит особо пояснить, каковы были взаимоотношения рабочих с «миром». Я уже упоминал, что как народники, так и власти представляли общину эдакой пасторалью, из которой рабочий ушел чисто случайно и только и мечтает о том, как бы в нее вернуться. Так вот: не так это было. Совсем не так. Дело в том, что статус рабочих до столыпинских реформ вообще не был прописан. Формально рабочие являлись крестьянами и соответственно несли все положенные повинности. А в общине существовала круговая порука — то есть кому конкретно и сколько платить, решал мирской сход. Мужички, не будь дураки, и полагали: он там в городе большую деньгу заколачивает, вот пусть и платит. Я еще не встречал в жизни человека, которому бы нравилось платить больше, чем другим.

Так что к «деревенскому раю» пролетарии относились по всякому. И призывы прямо сейчас брать топоры и свергать царя тоже встречали без особого энтузиазма. Хотя, конечно, попадались горячие парни вроде Степана Халтурина — но они погоды не делали.

Была и другая проблема. К примеру, князь Кропоткин, будучи революционером — пропагандистом, сошелся с компанией рабочих-оружейников (то есть, заметим, неплохо зарабатывавших квалифицированных рабочих). Петр Алексеевич Кропоткин к тому моменту, когда он увлекся революционными идеями, являлся совсем не романтическим студентом. Он был офицером, географом — землепроходцем и отмотал не одну тысячу километров по неисследованной тайге. (В Восточной Сибири существует хребет Кропоткина, им открытый.) Такая работа, в числе прочего, предполагает и умение общаться с людьми. К тому же Кропоткин являлся по взглядам позитивистом — то есть полагал, что надо дать людям определенные знания, а до нужных идей они сами дойдут.

Так вот, князь Кропоткин стал просвещать рабочих. Дело пошло успешно. Ребята оказались умными, очень увлеклись политической экономией и вскоре неплохо в ней разбирались. Однако дальше пошли сложности. Кропоткин‑то полагал, что эти рабочие понесут свет просвещения дальше — фабричным. Однако когда он завел об этом разговор, то нарвался на полное недоумение. Его ученики не понимали — о чем можно разговаривать с этой тупой деревенщиной?

Как оказалось, элитарная психология была развита в рабочей среде не меньше, чем в интеллигентской. Мало того: иной раз народников ждал и больший облом. Члены рабочих кружков, поднабравшись знаний, поступали в мастера, а иногда экстерном сдавали экзамены в технические вузы и становились инженерами. После чего утрачивали какой‑либо интерес к революционным идеям.

Впоследствии среди преподавателей рабочих кружков появились и марксисты. Перечислять имена и названия кружков — дело достаточно нудное и не имеющее особого смысла. Ну, собирались люди, говорили о светлом социалистическом завтра. Иногда их отлавливали, сажали или высылали. Но в общем и целом, погоды они не делали. Занятия в кружках шли своим чередом, забастовки — своим. Тем более что «кружковцы» были людьми рассудительными и прежде, чем ввязываться в противостояние с властями, хорошо думали. Именно они выступали против экстремистских выходок — погромов, насилия над представителями администрации и всего такого прочего.

«Новый знакомый, назовем его Н, рабочий, поселившийся за Невскою заставой, связанный с интеллигенцией, которая имела, видимо, широкий круг своих работников и потому желала и за Невской вести кружковые систематические занятия, организовал кружок. Местом для занятий послужила моя комната, как наиболее удобная, где не было посторонних лиц. Кружок составился из 6 челов. и 7–го лектора, и начались занятия по политической экономии, по Марксу. Лектор излагал нам эту науку словесно, без всякой тетради, часто стараясь вызывать у нас или возражения, или желание завязать спор, и тогда подзадоривал, заставляя одного доказывать другому справедливость своей точки зрения на данный вопрос. Таким образом, наши лекции носили характер очень живой, интересный, с претензией к навыку стать ораторами; этот способ занятий служил лучшим средством уяснения данного вопроса слушателями.

Был составлен очень большой листок, который был потом оттиснут гектографическим способом, сшит в маленькие тетради и, таким образом, был готов для распространения. Но тут возник вопрос, как его распространить. Мне поручили руководить этим делом, между тем я даже не знал, как приступить. Рассовать брошюры по ящикам было неудобно, могут заметить. Притом для первого раза этих брошюрок было не особенно много. Не помню, в субботу или в понедельник вечером я разнес часть брошюрок по ретирадам [28], остальные рассовал, как мог: где сунул в разбитое стекло в мастерскую, где в дверь, где в котел, где на паровозную раму. Словом, старался, чтобы они попали по всем мастерским. На другой стороне завода точно так же все было выполнено, местами клали в ящики с инструментами, за вальцы, где часто сидят рабочие и т. д.

В это же лето произошло опять общее собрание петербургских рабочих. Оно состоялось на правом берегу Невы, за Торнтонской фабрикой, несколько левее в лесу. Там говорилось о том, что движение идет тихо и нужно усилить его тем или иным способом. Жаловались на кружковую деятельность и вообще хотели чего‑то нового, еще не испытанного, в более широких размерах. Много было споров и крику. Двое молодых рабочих особенно старались на все нападать, все осуждать, упрекать рабочих в халатности к новым веяниям вообще это собрание носило характер довольно бурный»

(Иван Бабушкин).

Стоит отметить, что в девяностые годы как власть, так и заводская администрация очень подозрительно относились к стремлению рабочих к просвещению. Он книжки читает? Значит, какой‑то не такой тип. Если сидит в пивной — это как‑то спокойнее. Власти и заводских начальников, конечно, можно понять, зная стремление революционеров проникнуть в рабочую среду. Но согласитесь, позиция ‑ то тупиковая.

И это понимали наиболее умные предприниматели. Им были нужны грамотные рабочие — хотя бы чтоб чертеж умели читать. При заводах начали появляться аналоги вечерних школ советского времени. Но марксисты тоже были не дураки — они сразу увидели в этих школах отличное средство легально нести свои идеи.