История Египта c древнейших времен до персидского завоевания - Джеймс Брэстед Страница 22

Рыночные сцены эпохи Древнего царства

Следовательно, образование состояло исключительно из практически полезного для официальной карьеры. Знакомство с природой и внешним миром в целом считалось необходимым, лишь поскольку это способствовало вышеозначенной цели. Как мы уже говорили, египтянам никогда не доводилось искать истины ради нее самой. Наука того времени, если можно вообще говорить о таковой в собственном смысле слова, состояла в знакомстве с природными явлениями под тем углом зрения, который мог облегчить людям осуществление практических задач, с которыми они ежедневно сталкивались. У них было большое практическое знакомство с астрономией, развившееся из тех знаний, которые дали возможность их предкам ввести рациональный календарь приблизительно за тринадцать столетий до расцвета культуры Древнего царства. Они уже составили небесную карту, знали наиболее значительные неподвижные звезды и развили систему наблюдения посредством инструментов достаточно точных, чтобы определять положение звезд для практических надобностей. Но они не создали ни одной теории относительно небесных тел, взятых в целом, и им ни разу не пришло на ум, что такая попытка может быть полезной или стоящей труда. Если обратиться к математике, то все обычные арифметические действия требовались при ежедневном ведении дел и государственном делопроизводстве и уже давно вошли в употребление среди писцов. Но дроби представляли трудности. Писцы умели оперировать только с теми, у которых в числителе была единица, и вследствие этого все другие дроби расчленялись на ряд таких, где числителем была единица. Единственным исключением были две третьих, которыми научились пользоваться, не расчленяя так. Элементарные алгебраические вопросы также решались без затруднения. В геометрии умели решать простейшие теоремы, хотя определение площади трапецоида (трапецоид – фигура, похожая на трапецию, но только не имеющая параллельных сторон) представляло некоторые трудности и сопровождалось ошибками, тогда как площадь круга определялась вполне точно. Необходимость вычислять объем кучи зерна привела к очень приблизительному определению объема полушарий, а круглого амбара – к определению объема цилиндра. Но ни один теоретический вопрос не обсуждался, и наука касалась исключительно вопросов, постоянно встречавшихся в повседневной жизни. План, например, квадратного основания Большой пирамиды мог быть составлен поразительно точно, и ориентировка производилась с точностью, почти соперничающей с результатами, получаемыми при помощи современных инструментов. Таким образом, значительная осведомленность в механике была к услугам архитектора и мастера. Арка употреблялась при каменных постройках начиная с XXX в. и была, следовательно, древнейшей из известных нам. При передвижении больших памятников применялись лишь простейшие технические приемы: блок был неизвестен, а также, вероятно, и каток. Медицина, уже обладавшая значительным запасом житейской мудрости, обнаруживает непосредственную и точную наблюдательность; было в обычае звать лекаря, и придворный врач фараона был человеком высокопоставленным и влиятельным. Многие медицинские рецепты были разумны и полезны, другие же наивно фантастичны, как, например, микстура из волос черного теленка в качестве средства от поседения волос. Их собирали и записывали на свитках папируса, и рецепты этой эпохи славились в позднейшие времена своей силой. Некоторые из них были занесены греками в Европу, где они еще долгое время применялись крестьянами. Какому бы то ни было прогрессу в сторону подлинной науки препятствовала вера в магию, которая позднее возобладала во всей врачебной практике. Не было большой разницы между врачом и магом. Все лекарства составлялись с большим или меньшим упованием на магические чары, и во многих случаях магические действия врача сами по себе считались действеннее любого лекарства. Болезнь вызывалась враждебными духами, и с ними могла справиться только магия.

Арка III династии

Искусство процветало как никогда в Древнем мире. Здесь снова египетский склад ума не был всецело таким, который характерен для позднейшего, эллинского искусства. Искусство как искание и выявление одного только идеально прекрасного было неизвестно в Египте. Египтянин любил красоту в природе, он хотел быть окруженным такой красотой у себя дома и за его стенами. Лотос распускался на ручке его ложки, и его вино искрилось в глубокой синей чаше того же цветка; мускулистые бычьи ноги из резной слоновой кости поддерживали ложе, на котором он спал; потолок над его головой представлял собою звездное небо, расстилающееся над стволами пальм, увенчанными каждый грациозным пучком свисающей листвы, или же стебли папируса поднимались с пола, чтобы поддерживать лазурный свод на своих колышущихся венчиках; голуби и мотыльки летали по небу, расстилавшемуся на потолке в его комнатах; его полы были разукрашены пышной зеленью роскошных болотных трав, у основания которых скользили рыбы; дикий бык поднимал голову над качающимися головками трав, заслышав чириканье птиц, тщетно пытавшихся отогнать вороватую ласку, взбиравшуюся с намерением разорить их гнезда. Предметы обихода в домах богатых людей всюду обнаруживают бессознательную красоту линий и тонкое соблюдение пропорций; красота в природе и внешней жизни, запечатленная в украшениях, индивидуализировала до известной степени даже самые обыденные предметы. Египтяне стремились придать красоту всем предметам, но эти предметы, от первого до последнего, служили какой-нибудь полезной цели. Они не были расположены делать красивую вещь исключительно ради ее красоты.

В скульптуре преобладал практический элемент. Великолепные статуи Древнего царства были сделаны не для украшения рыночной площади, а исключительно для того, чтобы быть замурованными в гробницах – мастабах, где, как мы видели в предыдущей главе, они могли быть полезны для умершего в загробной жизни. Главным образом этому мотиву обязаны мы чудесным развитием портретной скульптуры Древнего царства.

Статуя Хефрена из диорита

Скульптор или мог лепить свою модель с точным соблюдением индивидуальных черт, преследуя интимный, личный стиль, или же он мог воспроизвести условный тип в формальном типическом стиле. Оба стиля, воспроизводившие одного и того же человека, как ни были они между собой различны, могли встречаться в одной и той же гробнице. Употреблялись все приемы для увеличения жизненного сходства. Статуя целиком расписывалась соответственно натуре, глаза были вставные из горного хрусталя, и живость, присущая произведениям мемфисских скульпторов, не была никогда превзойдена. Из сидячих фигур наиболее совершенна общеизвестная статуя Хафра (Хефрена), строителя второй пирамиды в Гизе. Скульптор искусно справился с трудностями, которые представлял для него необычайно твердый и ломкий материал (диорит), и, хотя он был вследствие этого вынужден трактовать сюжет в общих чертах, он тем не менее незаметно подчеркнул характерные особенности, так как иначе произведение страдало бы неопределенностью. Неизвестный мастер, долженствующий занять место среди великих скульпторов мира, несмотря на технические трудности, которых не знает современный ваятель, запечатлел подлинный непреходящий образ царя и показал нам с неподражаемым искусством божественное и бесстрастное спокойствие, которое приписывали своим властелинам люди того времени. Работая над более мягким материалом, скульптор достигал большей свободы, одним из лучших образцов которой является сидячая фигура Хемсета в Лувре. Она поразительно жива, несмотря на условное изображение тела – недостаток, характерный для статуарной скульптуры Древнего царства. Наиболее индивидуальным элементом в модели представляется ваятелю голова, и на этой последней сосредоточивает он поэтому всю свою виртуозность. Позы царей и знатных лиц на статуях мало разнообразны; в действительности есть еще только одно положение, в котором высокопоставленное лицо могло быть представлено. Наилучшим образцом его является фигура жреца Ранофера, живое подобие гордого вельможи того времени. Хотя модель по существу ничего нам не говорит, тем не менее одним из поразительнейших портретов Древнего царства является лоснящийся, упитанный, довольный собою старый надсмотрщик, чья деревянная статуя, так же как и все другие, до сих пор нами упомянутые, находится в Каирском музее. Всем, конечно, известно, что его называют деревенским старостой или «деревенским шейхом» вследствие того, что местные жители, вырывшие его из земли, открыли у него в лице такое поразительное сходство со старостой своей деревни, что все в один голос закричали: «Шейх эль-Белед!» Изображая слуг, долженствовавших сопровождать умершего в загробный мир, скульптор не был связан тираническими условностями, определявшими позу знатного человека. С соблюдением величайшего жизненного сходства лепил он миниатюрные фигурки домашних слуг, занятых и в гробнице тою же работой, которую они привыкли делать на своего господина в его доме. Даже и секретарь знатного лица должен был сопровождать его в потусторонний мир. И настолько живо моделировал скульптор знаменитого «луврского скриба», что, имея перед собою это острое с крупными чертами лицо, едва ли мы удивились бы, если бы тростниковое перо вновь легко задвигалось по свитку папируса, лежащему у него на коленях, под диктовку его господина, прерванную теперь уже пять тысячелетий назад. Из самого твердого камня высекались чудные фигуры животных, вроде гранитной львиной головы из храма солнца Ниусерра.