Султанат Оман. Легенды, сказания и факты истории - Игорь Сенченко Страница 22

Однажды, пишет Ян Скитт, советник султана, полковник Хью Бустед, попытался, было, убедить сеййида Са’ида ибн Таймура открыть начальные школы во всех провинциях Омана, дабы позволить получить образование сыновьям шейхов племен и губернаторов провинций, которые со временем могли бы принять деятельное участие в управлении делами на местах. На что султан заметил: «Вы, англичане, потеряли Индию именно потому, что дали образование людям» ^[76].

Рассказывают, что в 1970 г., накануне дворцового переворота, сеййид Са’ид ибн Таймур решил закрыть в Омане и те три начальных школы, что там имелись, ибо они, по его мнению, превратились в ничто иное, как в «центры-рассадники коммунизма» ^[77].

Единственным медицинским учреждением в землях Омана в конце 1960-х годов был, по воспоминаниям работавших там англичан, небольшой госпиталь Аравийской миссии Датской реформаторской церкви Америки, располагавшийся в Матрахе. Оманцы называли его Домом милосердия. Население Омана повсеместно болело трахомой, а в стране, как информировала своих читателей газета «Таймс», имелся тогда лишь один доктор. Об отсутствии элементарного медицинского обеспечения в Омане упоминал, к слову, и Дэвид Холден, который посещал Оман десятью годами ранее Яна Скитта, то есть в конце 1950-х годов. Кроме повсеместной среди населения Омана трахомы, отмечал он, широкое распространение там имели также малярия, туберкулез, ревматизм и гниение зубов ^[78].

Подход сеййида Са’ида ибн Таймура к здравоохранению англичане деликатно называли странным. По словам полковника Дэвида Смайли (1916–2009), британского спецназовца и офицера разведки, командовавшего с 1958 по 1961 гг. армией султана, во время одной из их встреч, тот высказывался на эту тему так. Госпитали нам ни к чему. Мы – страна бедная, и ресурсы наши в состоянии поддержать только немногочисленное население. Сейчас, говорил он, много детишек умирает еще в младенчестве, и численность населения не увеличивается. Если же мы построим клиники, то ситуация изменится, и многие из них выживут. Но, спрашивается, зачем? Чтобы умереть с голода? ^[79].

Карательная система в Омане во времена сеййида Са’ида ибн Таймура была, по мнению тех же англичан, одной из самых жестких в Аравии. Заключенных в тюрьмах содержали в нечеловеческих условиях, тяжелых даже для зверей, практически без воды и пищи. Тех, к примеру, кто попадал в темницы крепости Джалали, приковывали цепями к стенам. Спали они на голых камнях. И, как правило, там и заканчивали свой жизненный путь. Умирали от обезвоживания, истощения и болезней ^[80].

Жители Омана времен сеййида Са’ида ибн Таймура, рассказывает Ян Скитт, страдали от множества введенных им ограничений. Без разрешения султана никто из оманцев не мог выехать за границу. Режим выдачи въездных и выездных виз находился под его личным присмотром. Действовали жесткие правила на ввоз в страну не только автомобилей, но даже мотоциклов и велосипедов, и радиоприемников. Тех, у кого в конце 1960-х годов имелись в Маскате мотоциклы, можно было пересчитать на пальцах одной руки. Обладателями их становились только с личного разрешения султана ^[81]. У водителей грузовиков английской компании, занимавшихся доставкой грузов, притом только из Матраха в Маскат, имелись специальные на то разрешения, опять-таки лично утвержденные султаном.

Маскат второй половины 1960-х годов, сообщает Ян Скитт, окружала мощная оборонительная стена с тремя въездными воротами, отворявшимися по утрам и закрывавшимися через три часа после захода солнца. Малые ворота предназначались для прохода в город пешеходов и осликов; Большие ворота (главные) – для торговых караванов и торжественных въездов в Маскат султана; и третьи, Баб Масаиб, – для проезда автомобилей с грузами (работали они, повторимся, только на линии Матрах – Маскат).

После того, как въездные ворота затворяли, «любые механические средства передвижения», как говорилось в указе султана, могли попасть в город или выехать из него только с личного разрешения губернатора Маската.

За 20 минут до закрытия въездных ворот раздавался громкий барабанный бой из форта Джалали. Так горожан и гостей Маската оповещали о наступлении времени передвижения по городу только с зажженными лампами и держа их у головы, чтобы лица идущих были хорошо видны гвардейцам султана, дежурившим на улицах Маската. Любому из европейцев выходить из дома в ночное время разрешалось только в сопровождении оманца с фонарем. Встречаясь на улочках со смотрителями порядка оманец непременно докладывал им о «цели ночного передвижения по городу чужеземца». Всех тех, кто нарушал установленные правила, арестовывали и сажали в кутузки. Во избежание каких-либо недоразумений жилища свои в это время суток оманцы без надобности старались не покидать ^[82].

Курение на главных улицах города, равно как и игра на музыкальных инструментах, и прослушивание радиопередач в общественных местах, на тех же рынках, скажем, или в кофейнях, запрещалось категорически. Многие оманцы, свидетельствует Ян Скитт, тайно бежали тогда в Дубай, на Бахрейн и в Кувейт.

Единственными иностранцами, более-менее свободно передвигавшимися по землям Омана во времена правления сеййида Са’да ибн Таймура, отмечает Ян Скитт, можно, пожалуй, назвать только геологов-нефтяников, да состоявших на службе у султана англичан. Журналисты вообще были преданы «анафеме».

Образ жизни, судя по воспоминаниям работавших в Омане британцев, сеййид Са’ид ибн Таймур вел замкнутый. Жил в своем виртуальном мире. В Маскат наведывался редко. Предпочтение отдавал Салале, городку в Дофаре, где и проводил большую часть времени. Там, «повернувшись спиной к внешнему миру», он наслаждался всеми доступными ему радостями жизни. Любил наблюдать за волнами Индийского океана ^[83].

Первым из россиян, кто повидал земли Южной Аравии и побывал в Омане, стал знаменитый тверской купец Афанасий Никитин (ум. 1474/1475). Летописи Твери повествуют, что на главной площади города издревле торговали «товаром индийским», перцем и другими специями, а также «ладаном аравийским», «зернами гурмызьскими» (жемчугом) и «драгоценными камнями, всякими и дивными», шедшими с караванами торговыми из Персии. Поэтому, когда узнали купцы тверские о том, что Самодержец Российский, царь Иван III, направляет в Ширван (Персия) с посольством Василия Папина, их бывшего земляка, купчину-тверчанина, «с кречетами в подарок для шаха ширванского», то «испросили позволения присоединиться к каравану посла московского». Получив на то «согласие высочайшее», снарядили «две ладьи с товаром русским», в основном с мехами, или «рухлядью мягкой», как тогда говорили. И от имени Великого князя Тверского, Михаила Борисовича, послали товар свой в Ширван в составе каравана Василия Папина. Сопровождать товар доверили Афанасию Никитину «со товарищами».