Красивый мальчик. Правдивая история отца, который боролся за сына - Дэвид Шефф Страница 22

Мало того что никто не захотел вникнуть в суть ее позиции, которую она пыталась донести до общества, так ее еще и раскритиковали со всех сторон. По мнению феминисток, Уоллерстейн поддержала тех, кто мечтал нанести удар по правам женщин, по сути призывая их вернуться к домашнему очагу, всеми силами сохранять брак и растить детей. Ее исследования позаимствовали для своих нужд группы с самыми разными интересами, включая консервативных «новых правых», которые использовали ее работу в качестве «подтверждения» своих доводов в пользу традиционных семейных ценностей и для атаки на родителей-одиночек и нетрадиционные семьи. С другой стороны, группы по защите прав мужчин превозносили ее за то, что она подчеркнула важность отцов в жизни детей, и подвергли ее резкой критике, когда она сказала, что некоторые формы совместной опеки, по всей видимости, наносят вред ребенку. Тем не менее ее книга прогремела на всю страну, оказала влияние на суды, законодательные органы, психологов, семейных консультантов и родителей. Ее книги стали бестселлерами, и до сих пор многие судьи и психологи используют их как своего рода библию. Некоторые судьи рекомендуют книги Уоллерстейн родителям, которые затевают развод.

Я встретился с доктором Уоллерстейн в ее доме в Бельведере, крытом деревянным гонтом, с видом на бухту и ресторан «Гриль Сэма» на набережной Тибурон. Это была миниатюрная женщина с седыми волосами, кротким взглядом прозрачно-голубых глаз и соответствующим образом одетая. Когда я задал ей вопрос о совместной опеке, в частности об опеке на расстоянии, как в нашем случае, она рассказала, что среди ее подопечных были девочки и мальчики, которые, возвращаясь из одного дома в другой, бродили от одного предмета к другому – от стола к кровати, от кровати к дивану, – трогая их, чтобы убедиться, что они всё еще стоят на своем месте. Отсутствующий родитель, бывает, кажется им еще более ускользающим из памяти объектом, чем мебель. Становясь старше, дети уже не так сильно нуждаются в тактильном контакте, однако у них может укорениться восприятие обоих домов как чего-то иллюзорного и непостоянного. Кроме того, маленькие дети иногда страдают от того, что вследствие совместной опеки они надолго разлучены с одним из родителей, а дети постарше – переживают из-за частых переездов, особенно если родители живут далеко друг от друга. Доктор Уоллерстейн пояснила: «Постоянные путешествия туда и обратно лишают детей радости общения с другими детьми… Подростки горько жалуются на то, что им приходится проводить лето с родителями, а не с друзьями». В заключение она говорит: «Вам бы хотелось думать, что эти дети могут запросто подстроиться к жизни на два дома, завести два круга общения из сверстников и легко приспособиться к жизни с каждым из родителей, но большинство детей не обладают необходимой для этого гибкостью. Им начинает казаться, что все дело в каком-то дефекте их собственного характера, тогда как на самом деле многие люди просто неспособны вести две параллельные жизни».

Для многих семей летние каникулы – это передышка после стрессов учебного года, время, которое можно посвятить друг другу. Я же хотел, чтобы эти месяцы как можно быстрее миновали. Мы с Ником регулярно говорили по телефону. Он рассказывал мне о фильмах, которые он смотрел, об играх, в которые играл, о хулигане на спортивной площадке, о новом товарище, о книгах, которые читал. Дома становилось спокойнее и тише, когда он жил в Лос-Анджелесе, но даже радость общения с новорожденной малышкой был омрачена легкой грустью. Мы так и не смогли свыкнуться с его отсутствием.

Когда он с нами, мы старались использовать это время как можно интереснее. Он приезжал на две недели, и мы до отказа заполняли их совместными занятиями: серфингом, плаванием, греблей на каяках и другими развлечениями. Мы ехали в Сан-Франциско пообщаться с друзьями. Вечерами Ник играл с малышами или мы беседовали. Он разыгрывал в лицах просмотренные фильмы – это уже давно стало регулярным вечерним развлечением. Создаваемые им образы были очень точны. Де Ниро: «И ты мне будешь говорить?» Он выдавал не просто одну реплику, а целую сцену из «Таксиста». А Том Круз: «Покажи мне деньги», и мистер Т.: «Жаль дурака…» Он показывал Джека Николсона в «Сиянии»: «А во-о-т и Джонни» – и – совершенно безупречно – Дастина Хоффмана в «Человеке дождя». И еще Шварценеггера: «Hasta la vista, детка», «Расслабься, козел», «Я еще вернусь», «Иди со мной, если хочешь жить». Может быть, лучше всего у него получался Клинт Иствуд: «Ты должен задать себе один вопрос: “Счастлив ли я?” Ну что, ты счастлив, сопляк?».

Мы навещали Ника в Лос-Анджелесе в заранее оговоренные выходные, забирали его и ехали на север, в Санта-Барбару, или на юг, в Сан-Диего. Однажды мы взяли напрокат велосипеды на острове Коронадо и ночью под оранжевой полной луной бродили по широкому пляжу. Здесь нас ждало потрясающее зрелище: десятки тысяч мерцающих грунионов, выброшенных волнами на песок, где у них происходит удивительный ритуал спаривания. Самки зарываются в песок и откладывают икру. Самцы обвиваются вокруг них своими угреобразными телами и оплодотворяют икринки. Через полчаса поднимающиеся волны смывают рыб обратно в море. Как будто их и не было, как будто они нам привиделись.

После таких выходных мы отвезли Ника к матери и отчиму в Пасифик-Палисейдс, обняли его, и он исчез.

Лето кончилось. Наконец-то. Мы с Карен, Джаспером и Дэйзи отправляемся в аэропорт. Стоим у выхода и ждем регулярного рейса, который везет детей, находящихся под совместной опекой. Длинная череда пассажиров и семей тянется мимо нас, а следом за ними выходят дети, летевшие без сопровождающих, у каждого розовый бумажный бейджик с именем, написанным несмываемым маркером. К лацканам жакетов прикреплены также пилотские «крылышки». А вот и Ник. У него короткая стрижка и новый светло-голубой кардиган, пуговицы не застегнуты, под ним футболка. Мы по очереди обнимаемся с ним. «Всё». Затем мы получаем его чемодан с летними вещами.

По пути домой в Инвернесс Ник рассказывает о женщине, которая сидела рядом в самолете.

– И вот она вытаскивает эти красные наушники типа защитных теплых, – говорит он о женщине, которая взяла его в оборот, когда увидела, что он летит один. – Потом она включает плеер и начинает раскачиваться и кивать головой, закрыв глаза и напевая слова птичьим голосом: «О-о-о, крошка. Я люблю тебя… О-о-о, крошка, это ты, Господь, ты посылаешь мне, это ты, кто посылает меня».

Ник обводит глазами публику, то есть нас.

– Когда она доходит до нужного места на записи, то вынимает наушники и надевает их на меня, – продолжает он. – «Слушай, – говорит она мне. – Ты должен услышать это». Она просто надевает на меня наушники и включает звук на полную мощность. Даже не спрашивает, хочу ли я это слушать и вообще. В песне такие слова: «Я тянусь к Иисусу… Иисус тянется ко мне. Иисус, ты взрываешь мой мозг». Звук такой громкий, что практически срывает мне крышу, но я вежливо улыбаюсь, снимаю наушники, отдаю ей и говорю, какая хорошая песня, а она говорит, на сей раз довольно сурово: «Нет, следующая лучше», – и снова нахлобучивает на меня наушники, и теперь я слушаю… Это рэп: «О, дьявол хочет соблазнить меня, и я не стану слушать, нет…» А я все улыбаюсь и киваю и в конце концов снимаю наушники и возвращаю ей. Она говорит: «Эта кассета тебе, сынок», – и вынимает ее из плеера. «Ну что вы, спасибо, вы так добры», – говорю я. Но ее взгляд меня пугает, и тогда я говорю: «Ну, если вы точно можете обойтись без нее, я с удовольствием возьму, спасибо».