Гунны - Владимир Ключников Страница 21

Н. Н. Болгов допускает, что первые контакты римлян с гуннами могли состояться уже в 362 году. Именно к этому году относится упоминавшееся нами в прошлой главе сообщение Марцеллина о том, что боспоряне отправили посольство Юлиану Отступнику. Дело в том, что, согласно римскому историку, к императору прибыли послы не только от боспорян, но и от «других неведомых ранее народов». Болгов считает, что «это были, скорее всего, представители каких‐то племен гуннского союза» ²⁰⁷. Впрочем, авторам настоящей книги такая трактовка представляется несколько вольной. Послы эти, как сообщает Марцеллин, прибыли «с мольбой о том, чтобы за внесение ежегодной дани им позволено было мирно жить в пределах родной их земли». Но территория, на которой в те годы, возможно, уже обитали гунны, отнюдь не была для них родной. А главное, совершенно непонятно, зачем гуннам, о которых римляне тогда еще и слыхом не слыхивали, нужно было разрешение римского императора на то, чтобы жить в землях, которые никоим образом не контролировались римлянами. Ведь Боспор был крайним северо-восточным форпостом римского влияния. Дальше шли земли независимых алан, которых гунны еще не успели подчинить (по крайней мере, полностью подчинить), – это была уже граница римской ойкумены.

Успехам гуннов в борьбе с аланами мог предшествовать период их более или менее стабильного сосуществования. Иордан пишет о гуннах: «Этот свирепый род, <…> расселившись на дальнем берегу Мэотийского озера, не знал никакого другого дела, кроме охоты, если не считать того, что он, увеличившись до размеров племени, стал тревожить покой соседних племен коварством и грабежами» ²⁰⁸. Вероятно, гунны, прежде чем перейти к решительным действиям, некоторое время обитали в Азово-Каспийском междуморье, накапливая силы и вступая с аланами в мелкие стычки ²⁰⁹. Современные им западные авторы не сообщали об этом по той простой причине, что местность к востоку от Меотиды им вообще была очень плохо знакома. Недаром и Марцеллин признает, что о племени гуннов «древние писатели осведомлены очень мало». При этом под «древними писателями» он, вероятно, имеет в виду всех своих предшественников вплоть до современников, потому что сам Марцеллин был практически первым, кто рассказал о гуннах. До него, как мы уже говорили в главе «Темные века», об этом племени имелись лишь случайные и малодостоверные упоминания. Поэтому для римлян, и вообще для жителей греко-римской ойкумены, нашествие гуннов, да и само появление их в Европе казались неожиданными и внезапными.

Возможно, у алан была другая точка зрения на этот счет, но она не дошла до наших дней (хотя бы потому, что у них не было письменности). Что же касается просвещенных жителей Запада, то их взгляд на это нашествие выразил Павел Орозий, писавший: «…Народ гуннов, долго живший за неприступными горами, охваченный внезапной яростью, воспламенился против готов и, приведя их в полное смятение, изгнал с прежних мест поселения» ²¹⁰. Византийский историк Зосим в V веке описывает «варварское племя, раньше не известное и тогда внезапно появившееся» ²¹¹. Примерно о том же пишет и Марцеллин – он рассказывает, как среди готских племен «распространилась молва о том, что неведомый дотоле род людей, поднявшись с далекого конца земли, словно снежный вихрь на высоких горах, рушит и сокрушает все, что попадается навстречу» ²¹².

Войны гуннов с аланами описаны современниками не слишком подробно – эти события еще происходили на самом краю, если не за краем ойкумены. Поэтому Иордан приводит довольно странное объяснение гуннских побед: «Может быть, они побеждали их не столько войной, сколько внушая величайший ужас своим страшным видом; они обращали их [алан] в бегство, потому что их [гуннов] образ пугал своей чернотой, походя не на лицо, а, если можно так сказать, на безобразный комок с дырами вместо глаз» ²¹³.

Но вскоре военные действия передвинулись к западу. Впрочем, первый этап этого передвижения, описанный многими авторами, носит еще мифологический характер. Обычно сообщается, что гунны жили на азиатском берегу Меотиды и не питали никаких надежд перебраться на европейский берег. Но однажды гуннские охотники, преследовавшие оленя, увидели, что животное кинулось в воду и вброд перебежало на другую сторону. Вдохновленные его примером, гунны последовали за ним и начали завоевание Европы. Иногда вместо оленя в рассказе фигурирует корова, убегавшая от своего пастуха. Но так или иначе, благодаря смышленому животному гунны догадались, что водное пространство преодолимо.

Прокопий рассказывает, что гунны жили на берегу «Меотийского Болота» и его «устья» – Керченского пролива. «…Они никогда не переправлялись через эти воды, да и не подозревали, что через них можно переправиться; они имели такой страх перед этим столь легким делом, что даже никогда не пытались его выполнить, совершенно не пробуя даже совершить этот переезд». Но однажды несколько юношей– охотников погнались за ланью, которая «бросилась в эти воды». Юноши ринулись за ней – Прокопий предполагает, что «их побудила к этому какая‐либо таинственная воля божества», – и достигли противоположного берега. Животное тотчас же исчезло, «но юноши, потерпев неудачу в охоте, нашли для себя неожиданную возможность для новых битв и добычи». Вернувшись обратно, они поставили своих соплеменников в известность, «что для них эти воды вполне проходимы». После чего, «взявшись тотчас же всем народом за оружие, они перешли без замедления “Болото” и оказались на противоположном материке» ²¹⁴.

Вся эта история напоминает античный рассказ о превращенной в корову любовнице Зевса Ио, которая, гонимая оводом, тоже пересекла Боспор Киммерийский ²¹⁵ (слово «Боспор» в переводе с греческого и означает «коровий брод»). Современные ученые высказывали предположение, что именно литературная история Ио легла в основу предания о гуннском переходе через Боспор ²¹⁶.

Прокопий высказывает дополнительное соображение о том, что животное это явилось специально, чтобы «причинить несчастье» варварам, обитавшим на другой стороне Болота ²¹⁷. Зачем злокозненное животное задалось такой целью, историк не объясняет. Иордан на этот счет пишет: «Я полагаю, что сделали это, из‐за ненависти к скифам, те самые духи, от которых гунны ведут свое происхождение» ²¹⁸(напомним, что по версии Иордана гунны произошли от связи готских колдуний и «нечистых духов», скифами же Иордан, видимо, называл жителей Скифии, независимо от их племенной принадлежности).