Россия в годы Первой мировой войны. Экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Ю. Петров Страница 21

В «сербской» части их расчет оказался верным — в Лондоне весть о сараевском убийстве не вызвала особых тревог. В начале июля 1914 г. сэр Николсон писал британскому послу в Вене, что, не считая албанской проблемы, у Великобритании в настоящий момент «более нет срочных и острых вопросов в Европе». В своих мемуарах британский посол в России признает, что его страна никогда не объявила бы безусловную солидарность с Францией и Россией, вплоть до поддержки их оружием, из-за государства, «которое никоим образом не затрагивает британских интересов», как Сербия. Германский посол в Лондоне князь Лихновски до последнего момента был уверен, что Англия, озабоченная обострением ситуации в Ирландии, сохранит в европейском конфликте нейтралитет. По сути, на разнице поведения Петербурга, Парижа и Лондона и строились надежды Тройственного союза ограничиться локальным или как максимум региональным конфликтом. Более того, в немецких столицах надеялись, что западные союзники России удержат ее от «неосмотрительных» действий на мировой арене, а угроза новой революции и неготовность к войне охладят пыл и самого Петербурга. Если бы английское правительство «ясно и определенно заявило о своем твердом намерении вступить в войну на стороне России и Франции», утверждали задним числом хорошо информированные русские современники, это «умиротворило бы самых воинственных берлинских юнкеров». Увы, в нужное время ничего подобного сознательно сделано не было, и курс на «полуумиротворение» Германии, которому следовал сэр Эдуард Грей, констатирует современный британский исследователь, «лишь убедил Берлин, что Лондон останется в стороне от европейского конфликта, сделал международные отношения еще менее определенными и воодушевил немцев на рискованные шаги». Попытку совместно умиротворить Вену дипломатическими средствами, предложенную Россией, Британия также отклонила. В общем, пресловутая «свобода рук» Лондона на международной арене в решающий момент обернулась временным параличом британской европейской политики в ущерб интересам всей Антанты.

Кайзер, в воскресенье 5 июля в Потсдаме, за обедом пожелав австрийскому послу, чтобы его страна начала как можно скорее и решительнее действовать против Сербии, затем провел секретное совещание с имперской военно-политической и финансово-промышленной верхушкой и получил ее заверения в полной и всесторонней готовности самой Германии к войне. Только банкиры запросили двухнедельную отсрочку для завершения операций с ценными бумагами за рубежом ^[30]. Двуединой монархии был направлен одобрительный отзыв на текст ее ультиматума Сербии. 7 июля на заседании австрийского коронного совета было принято решение, опираясь на «недвусмысленную поддержку» Берлина, «закончить дело войной». Предъявление ультиматума Сербии было решено отложить до окончания визита в Россию президента Франции Р. Пуанкаре и премьер-министра Р. Вивиани, запланированного на 20–23 июля. Независимо от реакции официального Белграда на свои требования, австрийскому послу в Сербии Вена заранее предписала разорвать с ней отношения сразу по предъявлении ультиматума.

В возникшей паузе назревавший конфликт попытались погасить как союзники, так и противники держав германского блока. Но миротворческие инициативы Парижа, Петербурга, Лондона и Рима не возымели на Вену и Берлин никакого действия. 23 июля, сразу после отъезда Пуанкаре и Вивиани из России и спустя две недели после потсдамского совещания у кайзера, беспримерно для европейской практики оскорбительный по тону и смыслу 48-часовой австрийский ультиматум был Сербии предъявлен. Австрийские дипломаты, как им и было приказано, не дожидаясь ответа, демонстративно покинули Белград, но сербское правительство, поразив мир своей уступчивостью, согласилось на большую часть его условий, со своей стороны предложив передать дело на рассмотрение Международного трибунала в Гааге (первопричину смиренности Сербии историк Д. Гейер видит в стремлении царской дипломатии избежать доведения дела до вооруженного конфликта). Германский император заявил, что сербский ответ исключает «основания для войны», однако при этом слукавил — австрийский посол одновременно сообщил из Берлина, что ему по-прежнему «советуют выступить немедленно, чтобы поставить мир перед свершившимся фактом». Об ожидаемом Вильгельмом выступлении Австро-Венгрии против Сербии Вену известил и германский посол. В свою очередь Сазонов предостерег австрийского поверенного в делах в Петербурге от применения его правительством военных санкций в отношении Сербии. При этом русский министр фактически говорил от лица и своего, и французского кабинетов. В ходе только что состоявшегося визита французского президента стороны подтвердили верность союзническим обязательствам, обоюдное стремление отстаивать мир «в сознании своей силы», чести и достоинства, а также согласованность действий внешнеполитических ведомств и «братство» сухопутных и морских вооруженных сил двух стран. ^[31] Но глава австрийской дипломатической миссии ничего определенного Сазонову пообещать не мог — он получил инструкцию Вены затягивать переговоры, не давая России ответа по существу. «Тройственное Согласие было готово принять дипломатическое унижение Сербии, но не ее порабощение вооруженной рукой, — замечает американский историк Бернадотт Шмитт. — Тройственный же союз, а точнее — центральные державы настаивали на военном решении. Таким образом, система союзов, изначально задуманная как гарант мира, на деле выступила механизмом для развязывания общей войны».