Стивен Кинг - Вадим Эрлихман Страница 21

Денег по-прежнему не хватало. Табите пришлось устроиться официанткой в соседнюю пончиковую «Данкин Донате» — она работала по вечерам, когда Кинг возвращался из школы и мог посидеть с Наоми. Он справлялся с ребенком не очень хорошо, поскольку все время обдумывал сюжеты будущих романов. В итоге перед сном ему приходилось вместе с вернувшейся женой приводить в порядок дом, разгромленный чересчур активной дочкой. Во время каникул Кинг снова устроился в бангорскую прачечную, чтобы немного подзаработать. Заработков Табиты семья на время лишилась — она была беременна вторым ребенком, родившимся 4 июня 1972 года. Он получил имя Джо Хилл (полностью Джозеф Хиллстром), в честь легендарного рабочего певца, любимца радикалов. Каждый ребенок доставался Табите трудно, но все росли здоровыми, не считая обычных детских хворей.

Лето 1973 года семейство Кингов встретило в самом мрачном настроении. Предыдущие полгода были особенно мрачными — Стивену удалось напечатать лишь пару рассказов. Мужские журналы стали капризнее и требовали произведений, написанных исключительно в эротическом жанре. Кинг честно пытался сочинить нечто подобное — получился рассказ о любовниках-близнецах, которые пытаются заняться сексом в курятнике, все время за что-то цепляясь и распугивая птиц. Дописав до середины, он понял, что сейчас лопнет от смеха, и прекратил попытки. Естественно, рассказ не сохранился.

Надо сказать, что эротика в романах Кинга так и осталась наивно-подростковой, в стиле незабвенной «Истории любви». «Про это» он пишет разухабисто и в то же время стыдливо — прямо как наши деревенщики. Этот стыд напрямую связан с его интересом к ужасному, в чем он признается в предисловии к «Ночной смене»: «Между сексом и страхом явно прослеживается весьма любопытная параллель. С наступлением половозрелости и возможности вступать в сексуальные взаимоотношения у нас просыпается и интерес к этим взаимоотношениям. Интерес, если он не связан с половым извращением, обычно направлен на спаривание и продолжение вида. По мере того как мы осознаем конечность всего живого, неизбежность смерти, мы познаем и страх.

И в то время как спаривание направлено на самосохранение, все наши страхи происходят из осознания неизбежности конца ». О связи между сексом и смертью говорил еще Фрейд, и можно плодотворно порассуждать о том, что кинговский макабр вызван его подавленной сексуальностью. А можно просто принять это как должное.

Личная жизнь Кинга никогда не давала пищи любителям сплетен. Как ни странно, за высоким, вполне привлекательным, а потом и сказочно богатым писателем никогда не бегали толпы поклонниц. Отчасти виной тому была «ужасная» репутация чернокнижника и чуть ли не маньяка (хотя какому-нибудь Алистеру Кроули она, напротив, помогала в амурных делах). Отчасти — бдительность Табиты, которой муж боялся как огня. Нельзя забывать и о том, что Кинг — однолюб, сам себя называющий «стихийным моногамом». А при его замкнутом образе жизни заводить какие-то романы на стороне просто нереально. Так что те, кто надеется найти в этой книжке что-нибудь «клубничное», могут закрыть ее и больше не открывать.

Впрочем... в молодости Стивен был не так уж идеален. Семейная жизнь с вечным безденежьем и попреками жены тяготила его, и он вполне мог засматриваться на аппетитных официанток или томных учениц старших классов. Но дальше этого вряд ли заходил — в деревне, какой, по сути, был Хэмпден, о романе заезжего учителя мигом узнали бы все кому не лень. Что там говорить, если почтальон, отсылавший издателям рукописи Кинга, рассказал об этом соседям, и они с тех пор звали его не иначе как «мистер писатель»! Жизнь положительно была беспросветна. Стивен уже представлял себя пожилым педагогом, посылающим порой рассказы в журналы без всякой надежды, что их напечатают. Таким он изобразил потом Мэтта Берка из «Жребия Салема» — «он измерил свой предмет вдоль и поперек, как Старый Мореход Кольриджа: Стейнбек на первом уроке, Чосер на втором и функции герундия после ланча. Ученики не особенно его любили, но многие относились с уважением, а некоторые учились у него любви к своему делу, даже такой эксцентричной и смиренной». В 25 лет ему уже мерещились старость, болезни, одиночество. Однако все еще могло измениться — и изменилось.