Герцогиня смерти. Агата Кристи. Биография - Ричард Хэк Страница 21

Но, как говорится, каждому свое. Вдали от Эшфилда, где все не находилось свободного времени, Клара надеялась наконец составить завещание, весьма обременительное занятие. Вскоре стало очевидно, что египетская жара занятия просто обременительные делает мучительными. У семнадцатилетней Агаты были иные заботы. Пять раз в неделю она танцевала в роскошных отелях, которые цепочкой выстроились вдоль Нила. А днем нежилась на веранде, время от времени прихлопывая надоедливую муху, и это было величайшим подвигом для изнеженной английской барышни – так считала ее свита, сплошь состоявшая из офицеров Британской королевской армии.

Но свита, разумеется, всерьез не принималась. Клара никогда бы не позволила какому-нибудь солдату, моряку или военному полицейскому заморочить голову ее невинной крошке. Но тем не менее умело подводила дочь к раздумьям о возможном замужестве, ей бы очень подошел потомственный аристократ или человек с деньгами, разумеется “полученными честным путем”.

Проклятые деньги… даже на обычные молодежные развлечения требовались изрядные суммы. Все ведь нужно было оплачивать: билеты на игры в поло, пикники, участие в крокетных соревнованиях, бадминтон. Теперь пришла пора другой учебы, не просто в школе, а в школе жизни. И Агата, как могла, постигала житейские премудрости, насколько ей позволял ее возраст и склад характера.

За три месяца, проведенные в Каире, Агата познакомилась почти с тридцатью джентльменами, но интересными ей казались лишь люди солидные, кому было уже под тридцать или даже слегка за сорок. Ровесники и даже молодые люди постарше были ей скучны, у них не было жизненного опыта, а юной Агате нравились те, кто мог рассказать что-то новое об этом мире, чего она еще не знала.

Несмотря на счастливую внешность, Агата никак не могла преодолеть робость и поддержать беседу, в компании держалась скованно и молчала. Египет, безусловно, был очень ей полезен. Учил наблюдательности. Она узнала множество жизненных историй и, скажем так, человеческих типажей, что впоследствии очень пригодится для ее книг. Но наука светского общения давалась ей с трудом.

Однажды Агату пригласил на танец некий капитан Крайк, а потом, проводив ее к сидевшей у стены Кларе, заявил: “Вот, получите вашу дочь. Она научилась танцевать. В самом деле, танцует она замечательно. А теперь вам стоило бы научить ее разговаривать”.

Да, обидный комплимент, приправленный, в общем-то справедливым упреком. Агата была образованна, умна, привлекательна, то есть обладала всеми качествами для нормального, без издержек подростковой неуверенности, общения. Но такой уж у нее был характер: по-настоящему комфортно она чувствовала себя только в одиночестве. Клара с обычной своей горячностью принялась исправлять нрав дочери, удвоив количество посещаемых мероприятий, таких, где уклониться от общения было невозможно.

Возвращение в Торки стало поводом для семейных праздников, путешественницы нанесли визиты к Мэдж в Чидл-Холл и в Эбни-Холл. Уже началась весна, и теперь можно было ездить на выходные в загородные дома друзей, обретенных в Каире.

Однажды Агату пригласили мистер и миссис Парк-Лайл (последнего все называли “сахарным королем”, поскольку он сделал свое состояние на сахаре), они устраивали грандиозный прием с охотой и катанием на лодках. Ни первое, ни второе Агату не вдохновляло, но Клара настояла на поездке, уверенная, что дочь отлично проведет время в этом загородном виндзорском особняке (хозяева его снимали).

Агата сразу же понравилась одному офицеру, армейскому стрелку, и он постоянно оказывался рядом: настойчиво предлагал ей сыграть в теннис, просил оставить для него несколько танцев, приглашал пройтись вокруг озера. Каким-то образом даже упросил хозяйку позволить ему отвезти Агату на станцию, когда та собралась уезжать.

Когда поезд тронулся, Агата облегченно вздохнула, радуясь, что избавилась от назойливого кавалера, но тот вдруг снова появился в купе и уселся напротив. Сверля ее страстным взглядом, он сделал пылкое признание: “Я хотел отложить этот разговор до нашей встречи в Лондоне, но понял, что не могу больше ждать. Я должен сказать вам все сейчас. Я безумно вас люблю. Вы должны выйти за меня замуж. В первый же миг, как только я вас увидел на лестнице, когда вы спускались к ужину, с того самого мгновенья я понял, что вы для меня единственная женщина на свете и других быть не может”.

Теперь уже Агата сверлила его взглядом, но не страстным, а укоряющим. Первое предложение руки и сердца она мечтала получить от личности более достойной. Это должен был быть рыцарь или хотя бы герцог. Кто-то сильный и значительный, и гибельно неотразимый, владелец целого табуна горячих скакунов. Но никак не армейский стрелок, пусть даже и отличный, не этот нудный солдафон, который ни на минуту не оставлял ее в покое. Агата в ответ произнесла нечто витиевато-вежливое, но вполне определенное, однако изысканность фразы не могла смягчить суровость короткого слова “нет”. Весь путь попутчики провели в неловком молчании, Агата чувствовала себя крайне неуютно.

То ли тайная мечта найти своего принца, то ли желание просто подурачиться и порадоваться роскоши лета тому причина, но восемнадцатилетняя Агата порхала с вечеринки на вечеринку, с бала на бал, и, разумеется, количество поклонников росло. Но влюбленности были несерьезными. Их можно отнести к легкому флирту. То, что Агата, по примеру средневековых трубадуров, назовет позже “lе pays du tendre” ^[13]. Как знать, возможно, романтические поиски были бы завершены в тот же сезон, но Агата внезапно заболела, доктор Хаксли предписал несколько недель постельного режима. Лишенная общества уже завоеванных и потенциальных воздыхателей, Агата подсушивала ломтики хлеба, разрисовывала их красками и надписывала имена друзей, вот такие самодельные подарки. Скучнейшее занятие. Именно тогда, вспоминала Агата, мама предложила ей что-нибудь написать.

О романе речи не шло. Несколько лет назад Клара предложила написать рассказ и старшей дочери, тоже как раз набиравшейся сил после гриппа. Пробы пера Мэдж завершились, как уже упоминалось, публикацией в престижном журнале “Ярмарка тщеславия”. Агата приняла этот вызов, надеясь превзойти Мэдж хотя бы в чем-то. Поставив на стол старую пишущую машинку сестры, она принялась тюкать двумя пальцами по клавишам. В рассказе под названием “Дом красоты” получилась тридцать одна страница, свое творение Агата подписала псевдонимом “Мак-Миллер, эсквайр”. Это был рассказ о безумии, с основательной примесью мистицизма. Он был не так откровенно беспомощен, как опусы большинства увлекающихся сочинительством молодых барышень и юношей, но для журнала все-таки не годился. Агата быстро это уяснила, рассылая копии по разным редакциям и получая в ответ письма с отказом.

Позже, в минуты досуга, появятся еще несколько рассказов, в том числе “Зов крыльев” и “Одинокий божок”. Все они под разными псевдонимами были педантично отправлены издателям журналов, а издатели столь же педантично присылали письма, разные по форме изложения, но одинаковые по сути, означавшие “нет”.

Эти свои писательские опыты Агата воспринимала как приятное развлечение, продолжая прилежно заниматься вокалом, не сомневаясь, что ее ждет успех, по крайней мере у местной публики. Чтобы хоть немного подстегнуть ее величество удачу, Агата посещала обеды “с музицированием”, которые издавна устраивались в Торки, на радость хозяевам, ведь тогда еще не существовало радио, а фотографирование еще не было доступным развлечением. Конечно, домашняя сцена – это не сцена Королевского концертного зала “Альберт-Холл”, тем не менее там были выступления. И поскольку играть, петь и аккомпанировать доводилось на вечеринках у друзей, Агату всегда баловали вниманием и восхищенными комплиментами, что подпитывало ее мечту о профессиональной сцене.