Лариса Рейснер - Галина Пржиборовская Страница 21

Летал на аэроплане и Корней Чуковский. Впервые – в Англии. Рассказывал об этом в доме Леонида Андреева. Вадим Андреев записал, что Чуковский был настолько переполнен во время полета восторгом и благодарностью пилоту, что начал сочинять песню в его честь. В мае 1910 года написала «Марш авиаторов» С. М. Квашнина, его издали в почтовой открытке с портретом «Авиатора Попова».

Все участники состязаний получили от Николая II, который тоже смотрел показательные полеты, памятные дорогие подарки. Ежедневно был на взлетном поле и Александр Блок, который стал постоянным посетителем Комендантского аэродрома. Он в 1911 году написал стихотворение на гибель летчика Владимира Смита.

Первую авиационную неделю освещали все газеты Петербурга. А их в Петербурге было более 400 в это время. Журналов тоже выходило невероятное количество – 534 к 1916 году. В журнале «Огонек» было напечатано интервью с Н. Поповым. «Я совершенно очарован приемом, в течение всей недели меня так ласкали и баловали, что я этого, право, не стою. От поведения петербургской публики можно быть только в восторге. Ее корректность, спокойствие и участие к нуждам летунов чрезвычайно поднимают дух во время состязаний. Как жаль, что в наших состязаниях не принял участие наш русский летун Ефимов. Вот кого я считаю первым авиатором в мире… Все, что нужно для авиатора, у Ефимова наблюдается в высшей мере. В нашем деле мало смелости, – отчаянных людей и у нас, и за границей довольно, – нужен особый инстинкт летуна, вроде того, который Суворов назвал глазомером, нужны хладнокровие и выносливость духа. Мне говорили, что в августе предполагается 2 авиационная неделя специально для русских летунов. От всей души хотел бы, чтобы петербургская публика увидела Ефимова». Осенью 1910 года петербуржцы увидели полеты Николая Ефимова.

Из-за большого количества желающих осматривать аэропланы было установлено время от 10 до 12 часов. В автобиографической повести «Рудин» Лариса спрашивает: «Видели Вы… тяжеловесные и вместе с тем невесомые остовы первых летательных аппаратов… смесь ржавых рычагов и воздушнейших, стрекозьих перепонок из слюды, стальной нити и шлифованного металла?» В 1925 году в Германии она посетит заводы Юнкерса, и в очерке о нем вспомнит полеты на Комендантском аэродроме: «Если когда-нибудь авиация была искусством, а не ремеслом, то, наверное, в те годы. Ею занимались мечтатели, спортсмены, авантюристы и настоящие мученики. Почти всякое состязание кончалось бедой. Два-три раза в день зрители, перескочив через загородки, бежали к месту, где посреди поля дымилась куча обломков… Человечество на бумажных крыльях, обрызганных кровью, пробивало себе путь к небу».

«Благородное безумие», так Лариса определяет страсть к полетам, охватило не только великих князей Романовых, но и высшее имперское офицерство Германии. Эти офицеры стали, по мнению Л. Рейснер, «лучшими кучерами международного неба». В дальнейшем, на фронте, Лариса не раз летала на аэропланах-разведчиках, в 1923 году – из Москвы в Нижний Новгород, в 1925-м – на пассажирском самолете по Германии. В 1926 году должна была лететь в Тегеран. О полете сохранилось несколько строк в очерке про Нижегородскую Всероссийскую выставку: «В мутном стекле впереди просвечивает профиль летчика, жесткая кожа его перчатки на руле. Пропеллер рвет воздух, рвет всякий ветерок в клочья. Скорость такая, которой уже не место на земле. За волной неистовой радости, за легкой тошнотой страха вдруг совершенно новое чувство: катастрофическая новизна впечатлений… 1400 футов высоты… 150 км/ч. Среди облаков, над облаками. Величественно и просто, но кажется, не вспомнить где и когда – поэты все-таки предугадали этот ход белых туч, проплывающих в пространстве мимо человека… Флотилии туч идут внизу, идут над головой… какими они в недосягаемой высоте проходили над Лермонтовым».

В 1920 году в недолгой дружбе Александр Блок и Лариса Рейснер, возможно, вспомнят любимый Комендантский аэродром и пророческое видение поэтов.