Жанна д'Арк - Анатолий Левандовский Страница 21

Дюнуа покинул Жанну далеко не в хорошем настроении. Ему показалось, будто девушка догадывается о том, что хранилось в тайне…

Против Жанны готовился заговор. И он, Дюнуа, стал одним из участников этого заговора.

Вот как это произошло.

Когда некоторые сеньоры во главе с архиепископом Реймским поддержали Жанну, они считали, что действуют сугубо в своих интересах. Все они либо владели землями в областях, захваченных англичанами, либо стремились к повышению престижа монарха из соображений карьеры. «Святая» девушка казалась им весьма удобным орудием, которым, учитывая всеобщую религиозность и веру в чудеса, не следовало пренебрегать. Они рассчитывали сделать из Жанны своего рода икону, которую можно будет нести впереди народа и этим направлять народ в нужную сторону. Им и в голову не приходило, что неграмотная крестьянка пожелает заявить о своем «я» и будет претендовать на нечто большее, чем роль слепой исполнительницы их воли. Для этих господ Жанна была лишь мелкой фигурой в большой игре, ничтожной пешкой, которую можно двигать туда и сюда по шахматной доске или сбросить, если она окажется бесполезной.

Однако уже первые шаги Жанны заставили архиепископа насторожиться. Ему крайне не понравилось строптивое поведение девушки в Пуатье. То, что он увидел лично в Блуа, и то, о чем получил донесения из Орлеана, совсем расстроило почтенного прелата.

Кто мог предполагать, что эта семнадцатилетняя крестьянка, не знающая, по ее выражению, ни «а» ни «б», проявит такую прыть и начнет оспаривать мнения опытных богословов? Кому в голову могло прийти, что она станет вмешиваться в жизнь солдат, устанавливать свои порядки, предъявлять свои требования, добиваться осуществления своих военных планов? А народ? А все эти ополченцы и простые солдаты? Из иконы они превратили ее в личность, из послушного орудия – в военного вождя, затмившего знатных и достойных сеньоров.

Все это очень скверно. Чернь признала в девчонке своего капитана. А куда может повести такой капитан? Хорошо еще, если против годонов. А если?.. Архиепископ хорошо помнил о Жакерии, ^[10] охватившей чуть ли не треть страны, о проклятом бунте парижан, который едва не стоил ему жизни… ^[11] Ведь все это было, и было не так уж давно!..

Но даже если не думать о самом худшем, все равно скверно. Каждое сословие должно твердо знать свое место. Каждый должен заниматься своим: духовенство – молиться, сеньоры – воевать и поддерживать трон, народ – платить подати и следовать повелениям господ. Теперь же в Орлеане все нарушено. Девка перевернула вверх дном обычный порядок. Податные взялись за оружие и стали командовать. Благородные оттеснены до роли простых наблюдателей. Это к добру не приведет. Все ждут победы. Но победа, полученная из рук черни, – это поражение.

Этого нельзя допускать. Необходимо срочно принять все меры, чтобы вернуться к порядку.

Меры! Но какие? Устранить девчонку, как предлагал шамбеллан? Конечно, сделать это весьма просто. И однако этого делать нельзя. Во всяком случае, теперь. Теперь бы это могло обойтись слишком дорого. Народные страсти разбужены, поднялась огромная волна, и одиночным убийством ее не остановишь. Можно лишь все сорвать, все испортить. Кроме того, при нынешнем положении дел она все-таки может пригодиться. Но чтобы заставить ее служить дворянскому делу, следует ограничить сферу ее действий, каких бы это ни потребовало усилий. Пусть народ забавляется ею как святой, а капитаны и рыцари делают то, что должны делать. Тогда победу принесут те, кто и должен принести: благородные дворяне. Тогда монарх примет корону из рук тех, кому и надлежит ее давать: из рук знати. Тогда все останется на своих местах. Стихия войдет в берега, кесарь получит кесарево, а Бог – Божье.

Представители знати, державшие сторону архиепископа, согласились со всеми его аргументами и выводами, а старик Гокур взял на себя проведение их в жизнь. В период подготовки вторичного выступления армии из Блуа было созвано тайное совещание. Знатные капитаны – сеньор де Ре и другие – договорились о главном. Это и задержало на несколько дней прибытие армии в осажденный город.

Когда Дюнуа и де Буссак, отправившиеся раньше Жанны навстречу войску, повидались с командирами конвоя, им было доложено о происшедшем в Блуа. Решили этим же днем уведомить главных капитанов, находившихся в городе. И вот в то время, как войско располагалось на отдых, а Жанна и д'Олон возвратились к себе на квартиру, благородные сеньоры собрались в доме канцлера Кузино на улице Розы и держали совет.

Заседание было коротким. Совет принял решение немедленно организовать вылазку против бастилии Сен-Лу, находившейся на отшибе от других английских крепостей. Об этом предприятии не известили ни Жанну, ни предводителей городского ополчения. Если удастся быстро и тайно провести задуманное, рассуждали капитаны, это явится залогом дальнейших успехов. Жанна, увидев, что в военных операциях обходятся без нее, смирится со своим положением, а это успокоит чернь.

Все господа были единодушны. Дюнуа придерживался того же мнения, но был более проницателен, чем другие. Он хорошо присмотрелся к Жанне и сомневался, чтобы так легко удалось сбросить ее со счетов. В состоянии тяжкого раздумья он отправился к Буше. Разговор с Девой еще больше укрепил его неуверенность. Он все же посоветовал Жанне лечь отдохнуть и ушел с неспокойным сердцем, зная, что как раз в это время рыцари готовятся к сражению.

Так начал оформляться этот заговор. То был заговор патрициев против плебеев, господ против податных, прелатов и сеньоров против народной героини. Он был закономерен. Люди «голубой крови» и вековых привилегий не желали стать на равную ногу со вчерашними рабами, а вчерашние рабы не могли испытывать любви и признательности к своим угнетателям. Перед этой социальной ненавистью бледнела злоба к внешнему врагу. Знатные были готовы заключить перемирие с годонами, как некогда, в дни Жакерии. Но теперь народ не дал бы им сделать подобного. Все эти простые мужики и обремененные налогами горожане становились подлинными сынами рождающейся французской нации. Разбуженные мощным патриотическим порывом, они не собирались вновь погружаться в дремоту. Порукой тому была их Дева, призванная жизнью и во имя жизни совершить свой бессмертный подвиг.