Боттичелли - Станислав Зарницкий Страница 21

В июне Кларисса прибыла во Флоренцию. Пьеро встретил ее у стен города и присутствовал на бракосочетании в соборе, но на свадебном пиршестве не появился. Слухи подтверждались: жизнь уходила из его измученного болезнями тела. В тратториях и на площадях, где пили за его счет, ему желали выздоровления, а его дому благополучия, в душе сомневаясь и в том, и в другом. Имя Томмазо все чаще произносилось в застольных беседах, и многие уже бросились искать его благосклонности. Сандро тоже удостоился чести быть представленным ему. Говорить он был мастер и обратил на себя внимание Содерини. Не бог весть что, но все-таки приятно, когда будущий правитель знает тебя в лицо.

Как ни странно, но и строгий Мариано уверовал в Содерини. По крайней мере, на него можно положиться, у него достаточно опыта, чтобы править Флоренцией. А если она достанется юному Лоренцо, тогда городу и впрямь грозят беды. Больше всего Филипепи боялся распрей и неурядиц; в молодости он нахлебался их досыта, и теперь ему хотелось покоя. Он окончательно решил расстаться с мастерской, купить дом на виа Нуова — уже присмотрел и почти сговорился с владельцем, — и дожить жизнь, избавившись от всех хлопот.

Как большинство флорентийцев, вдоволь нагрешив в юности, Мариано с годами все больше обращался к Богу и проникался убеждением, что раньше все было не только строже, но и лучше. Виноваты, конечно, они, старики, обеспечившие детям беззаботную жизнь и потакавшие их прихотям, как он Сандро. О тех, кто побогаче, как Медичи, и говорить не приходится. Отсюда разврат и непочтение ко всему, даже к вере — появились разные философы, которые даже Евангелие толкуют на свой лад. А поэтов, которых Мариано больше знал понаслышке, ибо как истинный флорентиец чтил только Данте, было бы полезнее и вовсе истребить — самое ядовитое племя, самого Господа называют Юпитером и забивают головы добропорядочных христиан музами, грациями, нимфами и прочей нечистью. Нет, после того как он узнал, что Лоренцо не только ведет разгульную жизнь, но еще вдобавок и поэт, он слова в его защиту не скажет! Если его призовут на площадь Синьории, он первым отдаст свой голос за Содерини. Но пока никого никуда не звали.

Подагрик упорно цеплялся за жизнь. Конец лета и осень прошли в тревожном ожидании: вот-вот что-то должно случиться. Но развязка все оттягивалась. Город лихорадило, и когда во Флоренцию пришла весть, что 9 октября в Сполето внезапно скончался Филиппо Липпи, даже живописцы пропустили ее мимо ушей — и их обуяла высокая политика. Возможно, лишь скорбь Сандро была искренней: фра Филиппо, несмотря на их разногласия, оставался для него любимым наставником. Многое приходило на память, но особенно то, что в свою последнюю поездку в Сполето Липпи отправлялся с большой неохотой. Сколько раз, наезжая во Флоренцию, он клялся бросить эти проклятые фрески и восклицал, что его ноги не будет в городе, где не уважают его и не ценят его искусство.

В чем была причина этого недовольства — так никто и не выяснил. Излив очередную порцию злости, Липпи снова отправлялся в Сполето, как бы подтверждая слова, сказанные Верроккьо: истинный живописец никогда не бросит свое творение, не доведя его до конца, оно для него, что ребенок для матери. Как всякая скоропостижная смерть, кончина фра Филиппо вскоре стала обрастать домыслами: якобы он начал в споре с приором монастыря богохульствовать и Господь покарал этого грешника и развратника. Однако большинство придерживалось более земной версии — Липпи был отравлен. Вопрос только: кем? Не было большой тайной, что и в Сполето бывший монах вел далеко не постную жизнь; говорили, что там он умудрился соблазнить какую-то знатную даму и ее родственники спровадили его на тот свет. Другие же придерживались иного мнения: ничего подобного, это старый Бути наконец-то свел счеты с обидчиком, отомстив ему за поруганную честь дочери Лукреции.

Но как бы там ни было, фра Филиппо не стало, и Сандро оказался перед необходимостью выполнить данное им некогда обещание — позаботиться о судьбе Филиппино, помочь ему овладеть живописью и вывести в мастера. Клятвы давать легко, но выполнять не так просто: прежде всего потому, что сам он еще ходил в подмастерьях, а следовательно, не имел права набирать учеников. То, что у него была мастерская, которую он открыл в доме отца, ничего не значило — просто цеховые власти, благоволя старому Филипепи, пока смотрели сквозь пальцы на это вопиющее нарушение правил. Сандро с трепетом ожидал появления во Флоренции сына Липпи, но тот явно не спешил. Как потом выяснилось, он остался в Сполето и вместе с учеником Липпи фра Диаманте завершал начатое отцом. Кроме того, Сандро стало известно, что в свои двенадцать лет Филиппино уже изрядно преуспел в живописи, далеко обогнав своих сверстников, так что учить его будет непросто.

Жизнь тем временем шла своим чередом, и наступил день, которого одни ожидали с тревогой, другие с туманными надеждами: 8 декабря скончался Пьеро Подагрик. Усопшему были возданы все положенные почести, и Флоренция затихла в ожидании: когда же ударит колокол на площади Синьории, созывая граждан на парламент? Но ничего не случилось, все обошлось на редкость мирно; с удивлением флорентийцы узнали, что Томмазо Содерини, которого считали непримиримым противником Медичи, собрал представителей шестисот влиятельных семейств и неожиданно предложил им просить Лоренцо взять на себя защиту интересов города. Такого оборота никто не предвидел, поэтому возражений не последовало: о других кандидатах заранее не подумали. Томмазо действовал без промедления; в тот же день во главе представительной депутации флорентийских граждан он посетил дом на виа Ларга и сообщил его новому хозяину о «решении города». Позже Лоренцо писал: «На второй день после смерти моего отца, хотя я и был очень молод, то есть мне был всего лишь 21 год, в наш дом пришли наиболее знатные люди города и государства, чтобы выразить сочувствие по поводу нашей потери и просить меня взять на себя заботу о городе и государстве, как это делали мой дед и отец. Я согласился, но с большой неохотой, поскольку, принимая во внимание мой возраст, задача защищать наших друзей и наши владения была тяжела и опасна, но богатым, которые не правят, во Флоренции приходится очень плохо».

Далеко не все флорентийцы были довольны таким решением, однако страсти поутихли. Вряд ли те, кто до этого хулил Лоренцо, изменили свое мнение, но теперь им было благоразумнее придержать язык. На смену им пришли льстецы, благодаря которым у молодого Медичи недостатков с каждым днем становилось меньше, а достоинств больше. Слушая некоторых, можно было подумать, что Лоренцо с самого рождения избран Богом, чтобы править Флоренцией. Иные упрекали его в склонности к тиранству, но «это же безумие, — восклицал Маттео Пальмьери в своей аптеке, — когда сапожник начнет разъяснять, как следует применять гражданские законы, управлять республикой и вести войны!». Лоренцо с юных лет готовился к правлению: он присутствовал на всех приемах иностранных послов, он представлял больного отца на разных торжествах в других государствах, причем нигде не осрамился и не уронил чести республики. Да, он молод, но больше иных старцев знает, что творится в Италии, и достаточно умен, чтобы вести флорентийский корабль по этому неспокойному морю.

Но для таких, как Маттео, главным было даже не это, а то, что Лоренцо блистал своей ученостью. Он знал в совершенстве латынь и греческий, любил книги, мог свободно беседовать с политиками и теологами, историками и философами, да к тому же сам был поэтом и новеллистом. Но это уже не было заслугой Подагрика: мудрый Козимо еще при своей жизни избрал в наставники внуку грека Аргирокуполо и итальянца Марсилио Фичино, людей выдающейся учености. Поэтому следовало ожидать, что Лоренцо продолжит дело «Отца отечества» и золотой век во Флоренции все-таки возродится.