Оппозиция его величества - Михаил Давыдов Страница 21

Сабанеев был личностью весьма необычной. Лучше всего это показывают характеристики, которые ему давали современники:

Н. М. Лонгинов: «Твердый, непреклонный характер, который выказывал» Сабанеев «во всех делах, кои считал, по своей совести, правыми»;

Ермолов: «Недавно был здесь бесценный Сабанеев, которого люблю я душевно за честные правила и благородные чувства»; «хотелось бы взглянуть на почтенного и постоянного камрада Сабанеева. Я люблю ум и правила сего достойного человека»;

Д. В. Давыдов: «Милый для нас с тобою (т. е. Закревским — М. Д.), но ярый со всеми Сабанеев» ^[76].

А вот короткий диалог между Киселевым и Закревским о Сабанееве, отношения с которым у Киселева поначалу были прохладными:

Киселев: «…Так, говорят, сделался скуп, что превышает понятие. Судя по хуторам и толстой его жене — кажется, он недолго в службе останется, хотя со столовыми расстаться не хочется».

Закревский: «Скажи, за что ты не любишь Сабанеева, он пречестный человек, но скуп всегда был. Признаюсь тебе, служба потеряет в нем усердного и хорошего генерала в военное время. Посмотри хорошенько в список и увидишь, что Сабанеевых у нас немного».

Киселев: «Я как служивого его не порочу… и дай Бог иметь подобных корпусных командиров. Но… поверь, что эгоист он отличный, никого не любящий и относящий все к себе. Грубость его всем известна…»

Закревский: «Что тебе до эгоизма Сабанеева, лишь бы служба от сего не терпела. Но я в нем вижу хорошего корпусного командира, а наипаче в военное время, чему можешь быть со временем сам свидетель».

Понадобилась эпидемия чумы, чтобы Киселев оценил Ивана Васильевича: «В его лета и в иные проехать 300 верст верхом есть добродетель, которою не всякий похвалиться может» и которая перевешивает «порок» — упрямство, «запальчивость и часто со вредом для себя и для службы». Но «Сабанеев точно по службе отличный». Наконец, он пишет Закревскому: «При всех странностях его, правила его честны и непоколебимы; опытность имеет большую и просвещение, непонятное для человека, родившегося в Ярославле тому 56 лет» ^[77].

А вот точка зрения врага Ивана Васильевича, без которой нам обойтись трудно: «Сабанеев был офицер суворовской службы и подражал ему во всем странном, но не гениальном; так же жесток, так же вспыльчив до сумасбродства, так же странен в обхождении — он перенял от него все, как перенимают обезьяны у людей. Его катехизис для солдат в глазах благомыслящих людей сделал его смешным и уродливым. Его презрение ко всему святому, ненависть к властям обнаруживались на каждом шагу. Его презрение к людям, в особенности к солдатам и офицерам проявлялось в дерзких выражениях и в презрительном обхождении не только с офицерами, но и с генералами… Человек желчный, спазматический и невоздержанный — он выпивал ежедневно до шести стаканов пунша и столько же вина и несколько рюмок водки». По виду, по содержанию — донос, притом злобный и явно охранительного характера: «презрение ко всему святому, ненависть к властям». Однако этот донос в будущее — отрывок из воспоминаний В. Ф. Раевского, которого называют «первым декабристом». Сообщив эти сведения, а также и то, что Иван Васильевич женился на неразведенной женщине, Раевский как будто спохватывается и пытается уравновесить свой отзыв: «Может быть, кто-нибудь сочтет слова или описания мои престранными. Но я пишу для будущего поколения, когда Сабанеева давно уже нет. Впрочем, он имел много благородного, если действовал с сильными. Он знал военное дело, читал много, писал отлично хорошо; заботился не о декорациях, а о точных пользах солдата, не любил мелочей и сначала явно говорил против существовавшего порядка и устройства администрации и правления в России и властей. Так что до ареста моего он был сам в подозрении у правительства» ^[78].

По счастью, у «будущего поколения» есть и другие источники информации, помимо Раевского. Нет возможности разбирать все противоречия этой характеристики. Как ни странно, но первая ее часть вполне совпадает с тем, что писал о Сабанееве Киселев, пока не узнал его короче, а «положительный» фрагмент — с отзывами Ермолова, Закревского и других. Действительно, генералов, подобных Ивану Васильевичу, в России было немного. Выдвинулся он не только благодаря храбрости (этим удивить русскую армию было трудно, хотя и возможно), но и высокому уровню культуры, образования, в том числе и военного. Не зря Барклай де Толли, чьей образованности отдавал должное даже Ермолов, взял его к себе начальником штаба. Характерны такие строки из письма Ермолова Закревскому: «Егерские маневры Сабанеева ожидаю с нетерпением и, извлекши из них, что в здешнем краю может быть полезно, буду держаться правил сего отличного и достойного офицера. До сего времени нет ничего постоянного о егерях, а мы здесь только ими и дышим». Так Ермолов мало о ком говорил.

Сабанеев имел четкие представления о том, как должно жить, о своих обязанностях, и следовал им неуклонно, мало обращая внимания на последствия своего независимого поведения: «Правила его честны и непоколебимы». Царь его не жаловал. Корпус он получил не лучший — две дивизии (некомплектные) в самой глуши; правда, в случае войны с турками, знатоком которой был Сабанеев, он оказался бы в авангарде. Первые его впечатления по вступлении в должность очень похожи на ермоловские «кавказские». Картина ужасна: голодающее войско, где секут до смерти за украденную курицу, где командиры обкрадывают подчиненных на всякой мелочи, где солдат мучает не только климат, но и начальство. Казармы «проклятые, мерзкие, сырые, нездоровые», «продовольствие было плохо и не могло быть иначе… Новый порядок продовольствия ничем не лучше старого», ротные командиры негодны, хорошие полковые командиры разоряются, потому что содержат полки за свой счет, а негодяи наживают деревни «за счет солдатского брюха», постоянные злоупотребления на всех уровнях, казнокрадство, «тиранство» по отношению к солдатам. Военно-судная часть запущена до крайности. Аудиторов не хватает, в полках выбрать не из кого, а те, что есть, никуда не годны «по совершенному незнанию своего дела, и часто бывают такие судопроизводства, что ужасно. Дел судных тьма», и почти каждое приходится пересматривать дважды, а то и трижды, «потому что как решение, так и самое производство дела ни на что не похоже». В корпусе не хватает даже писарей.

Уже 24 октября 1816 г. Сабанеев отдал приказ по корпусу, в котором ставилась задача подготовки к царскому смотру в 1817 г. Но основная часть приказа посвящена обязанностям должностных лиц и порядку службы, как его понимал Сабанев. Этот документ очень интересен, ибо дает представление не только о взглядах последнего на армейскую жизнь, но и о том, как шла служба на самом деле. Сабанеев требует, в частности, чтобы ротные командиры еженедельно осматривали все квартиры роты, обращая внимание прежде всего на «чистоту и опрятность солдат, яко главнейший предмет к соблюдению их здоровья», затем на содержание амуниции, на точное исполнение отданных приказов и на поведение солдат. Младшие командиры не могут сами наказывать солдат, а должны докладывать об их проступках ротным. Последние наказывают «за неопрятность, пьянство, небережливое содержание амуниции, самоуправство и непозволительное обхождение с хозяевами и прочие сему подобные поступки, почему и наказание должно быть весьма умеренное, клонящееся единственно к исправлению виновного». Но ротный командир не имеет права наказывать солдат за «воровство, самовольную отлучку, утрату амуниции, особенно же за неповиновение старшему младшего и командиру, и самомалейшую умышленную грубость и прочие сему подобные преступления», а должен докладывать полковому командиру, который и принимает решение. Далее в приказе идут мысли, уже знакомые нам по докладной Воронцова Александру I: наказание, несоразмерное вине, и несправедливо, и вредно для службы, оно портит «доброго солдата» и не исправляет «злодея». Сабанеев выражает надежду, что все его подчиненные хорошо понимают различие между «справедливою строгостию и безрассудною жестокостию». Он уверен, что никто из них не захочет по своей воле «быть тираном того почтенного сословия, на груди коего основаны безопасность престола и отечества, да и собственная польза» каждого из офицеров и генералов. «За вину наказание, за преступление казнь»; наказание — во власти командира, казнь — во власти закона, «следовательно нет нужды ни в жестокости, ни в послаблении» ^[79].