Анатолий Тарасов - Александр Горбунов Страница 21

Почему же ее примеру не последовала Всесоюзная секция хоккея, прародительница нынешней Федерации хоккея России? Ответа на этот вопрос не существует. Только — догадки и предположения. Считается, в частности, что к тому времени у нас привыкли к названию «сборная Москвы», под которым, стоит вспомнить, команда играла с ЛТЦ. Надо сказать, что матч с норвежцами висел, что называется, на волоске. Его собирались отменить из-за проходивших накануне траурных мероприятий после смерти Сталина. Но не решились, опасаясь международного скандала. К тому же на 20 марта была назначена ответная встреча в Осло. Ее пропускать тоже не хотелось — в силу состоявшихся договоренностей и финансовых выгод. Но матч в Осло (10:2) также не вошел в реестр официальных.

В начале 50-х годов, когда советские команды (сборная в том числе) стали ездить на тренировочные сборы в ГДР, где можно было плодотворно работать на единственном в послевоенной Восточной Европе катке с искусственным льдом, сборная страны под привычной вывеской «сборная Москвы» сыграла довольно много спарринговых матчей с восточногерманской командой. Победы с крупным счетом (гости забивали порой по полторы-две дюжины шайб) следовали одна за другой, но советские тренеры не обращали на эти «достижения» никакого внимания, осознавая уровень соперника. Эти матчи они превращали в тренировки, преследуя в них локальные цели по формированию связок и звеньев, взаимозаменяемости в них.

Тренировали неофициальную сборную Владимир Егоров, Аркадий Чернышев и Анатолий Тарасов. Тарасов в некоторых матчах выходил на площадку в качестве игрока в тройке Бабич — Тарасов — Елизаров и почти всегда забрасывал по нескольку шайб. В команде не было ни Боброва, ни Шувалова, которых не отпустил Василий Сталин, посчитавший, что они нужнее футбольному ВВС, вступавшему в очередной чемпионат СССР. А Бабича, в футбол не игравшего, — отпустил.

Тарасову гарантировали тогда, что в 1954 году советская команда поедет в Стокгольм на хоккейный чемпионат мира. Она и поехала. Вот только без Тарасова. Почему?

Осенью 1953 года сборная отправилась в ГДР на ставшие привычными тренировочные сборы. Тарасов впервые в истории советского хоккея начал проводить по два занятия в день (а если учитывать 40-минутную утреннюю зарядку на льду, то можно сказать, что и по три). В ГДР на берлинской арене «Вернер Зееленбиндер-халле» был искусственный лед. Тарасов, не желая терять драгоценное время, распорядился разместить команду не в городке Кинбаум, расположенном поблизости от Берлина, а непосредственно на арене. Немецкие друзья расставили в гимнастическом зале арены кровати для хоккеистов сборной СССР, и пошла предельно изнурительная работа. Тарасов, не имевший тогда опыта двух- или трехразовых тренировок, безусловно, переборщил. К сумасшедшим нагрузкам спокойно отнеслись лишь молодые игроки из армейского клуба, а вот игроки сборной из «Динамо» и «Крыльев», да и армейские ветераны, после вечернего занятия не могли от усталости расшнуровать ботинки с коньками. После же того как Тарасов еще больше увеличил нагрузки, перестали выдерживать даже самые крепкие спортсмены.

Могучий защитник ЦДКА Сологубов только приступил к тренировкам в новом для себя виде спорта — хоккее с шайбой. Его предупреждали о том, какие огромные физические нагрузки ждут хоккеистов. Первый для защитника тренировочный сбор с командой в Свердловске это подтвердил. Тарасов, выступавший в роли играющего тренера, убеждал всех, что только на основе отменной физической готовности можно успешно заниматься тактическими разработками и ставить перед командой задачи по их реализации. Он и себе не давал послаблений и работал наравне со всеми. Зачастую — больше других, появляясь на тренировках раньше всех и уходя с них последним. Злые языки утверждали, что делал все это Тарасов только для того, чтобы подняться над Бобровым, бесспорным лидером команды. Суждение ошибочное. Что бы кто ни говорил, уже в те годы Тарасов смотрел на Боброва глазами тренера.

Бобров язвил в адрес Тарасова, когда говорил, что тот «сам потел впустую и напрасно заставлял так же потеть других». В силу своего безмерного таланта Бобров, наверное, мог и не надрываться. Но он потел, бесконечно отрабатывая, шлифуя броски и прорывы в хоккее и удары по воротам в футболе. Большинству же его партнеров без предлагавшегося Тарасовым «потения» ничего серьезного в спорте не светило.

Можно предположить, что, окажись в то время в команде Бобров (он осенью был занят: оправившись от травмы, провел в 1953 году несколько матчей в первенстве СССР за «Спартак» и выиграл чемпионский титул вместе с Игорем Нетто, Борисом Татушиным, Алексеем Парамоновым, Никитой Симоняном, Николаем Дементьевым и другими), ропот в сборной, несомненно, перерос бы в бунт.

Сложно сказать, зачем Тарасов пошел на этот эксперимент — сразу же после летнего отдыха, когда готовность организма к серьезной работе находится на нулевой отметке. Быть может, он полагал, что быстрый выход на пик функционального состояния даст ему возможность в контрольных встречах опробовать давно разработанные им в теории игровые варианты, названные спустя годы «тотальным хоккеем», требовавшим высочайшего уровня физической готовности всех игроков в отдельности и команды в целом. Но ведь тогда еще не было никаких научно обоснованных, медицинских предпосылок, позволявших именно так выстраивать тренировочную работу, как это делал Тарасов в ГДР. Помощник Тарасова Владимир Егоров робко информировал старшего тренера о том, что все ведущие хоккеисты после двух недель сбора жалуются на непереносимую усталость. Тарасов и сам видел это и перевел команду из «тюремного заключения» на арене «Вернер Зееленбиндер-халле» в уютный Кинбаум. Но было уже поздно: в контрольных матчах в Чехословакии, куда сборная перебралась из ГДР, хоккеисты еле волочили ноги. Информация об этом тут же оказалась в Москве на столе у Романова, который поручил руководителю Федерации хоккея СССР Павлу Короткову и Александру Новокрещенову, занимавшему должность государственного тренера по хоккею, немедленно отправиться в Братиславу и разобраться в возникшей ситуации.

В Чехословакии Коротков и Новокрещенов увидели не боеспособную команду, какой она, казалось бы, должна была предстать после правильно проведенных тренировочных сборов, а разрозненную группу усталых молодых парней, мечтавших только об одном — об отдыхе. Итогом стала докладная записка на имя Романова.

Автор книги о Боброве Анатолий Салуцкий пишет: «Не только в 1953 году, но и сегодня в спортивных кругах очень часто можно услышать, что Тарасова, мол, снял с поста старшего тренера Всеволод Бобров, который пошел к Романову и сказал примерно следующее: “Или я, или Тарасов!”, — после чего председатель Спорткомитета сделал выбор в пользу выдающегося игрока, заменив тренера. Но это неправда. И никакая депутация хоккеистов во главе с Бобровым тоже не ходатайствовала перед Спорткомитетом о снятии Тарасова, как рассказывают другие “знающие” люди. Эти весьма устойчивые легенды ничего общего с действительностью не имеют и слишком упрощенно, искаженно представляют механизм принятия таких важных решений, как замена главного наставника сборной команды». Салуцкий совершенно прав, когда говорит, что «Всеволод Михайлович оказывал сильнейшее влияние на ход событий не какими-то конкретными действиями или демаршем перед спортивным руководством, а… самим фактом своего существования в хоккейном мире». «Поскольку Бобров был ведущим игроком, — рассказывал Анатолию Салуцкому Борис Мякиньков, возглавлявший в то время в Спорткомитете Управление спортивных игр и назначенный докладчиком на заседании коллегии спортивного ведомства, на которой обсуждался вопрос о старшем тренере хоккейной сборной, — от него, по существу, зависел успех нашего хоккея… На меня была возложена задача доказать необходимость замены старшего тренера. Я бывал всё время в команде и всё знал. Знал обстановку. У Тарасова были, может, и правильные, но более жесткие требования. Бобров считал, что больше инициативы надо давать игрокам…»