Вселенная Айн Рэнд - Гэри Вайс Страница 21

С тем же успехом Институт Айн Рэнд мог процитировать ее высказывание 1928 года. Религия, сказала она, это «величайшая отрава для человечества». Или взять цитату 1934 года: «Я хочу бороться с религией, как с источником всякой лжи и единственным оправданием страданий». Или вот еще одно высказывание, тоже 1934 года: религия — это «первый враг способности мыслить». ^[58]

Следуя в этом за Рэнд, как и во всем остальном, последовательные объективисты были все эти годы воинствующими атеистами, начиная с Бранденов с их друзьями и родственниками из «Коллектива» и заканчивая нынешними последователями.

Тема религии присутствовала где-то на задворках моего сознания, когда я остановился у гостиницы в центре Манхэттена, где должен был встретиться с Джоном Эллисоном, главным объективистом корпоративной Америки. Я никогда не был особенно религиозен, а чтение романов Рэнд, ее эссе и журнальных статей еще сильнее отдалило меня от религии. Я встретился с Эллисоном за два дня до Йом-Киппура, «дня искупления», поста и покаяния, самого священного праздника в иудаизме. Я не собирался участвовать в празднике и благополучно списал свое нежелание на влияние Рэнд. Мое рассудочное, обоснованное нежелание соблюсти этот праздник меня мучило. Я сознавал, что вовсю идут Дни трепета — период между еврейским Новым годом и Йом-Киппуром. Сказано, что у Господа есть книги, в которые он записывает имена тех, кто будет жить и кто умрет в наступающем году, — примерно так же, как корпорации решают в конце года, кого предстоит уволить. Меня это всегда немного пугало: возникало чувство скрытой угрозы, которому, впрочем, я не придавал большого значения. Ортодоксальные иудеи в это время года участвуют в многочисленных ритуалах. Раньше я тоже принимал участие в одном из них: трижды обводил вокруг головы рукой с зажатыми в ней деньгами, читая молитву. Но я отказался от этого обряда, рассудив, что жизнь мне продлит не он, а дополнительные часы, проведенные в спортзале.

Несмотря на отказ от «опиума для народа», какие-то сомнения — Рэнд назвала бы их предрассудками — у меня оставались. Я надеялся развеять их во время встречи с Эллисоном. Обычно в средствах массовой информации его называют полным именем: Джон А. Эллисон Четвертый, — нов повседневной жизни этот человек совершенно чужд чопорности. Он умеет общаться с людьми из разных слоев общества, считается одним из лучших генеральных директоров и имеет опыт взаимодействия с персонажами вроде меня.

Мы встретились в холле отеля, расположенного неподалеку от терминала «Taggart Transcontinental» (для вас — Центрального вокзала). Эллисон до некоторой степени походил на героя объективистского романа, поскольку был стройным и весьма рослым. Антрополог может порядком повеселиться, изучая телосложение последователей Рэнд. За все время, пока я писал книгу, я не встретил ни одного объективиста, который бы был низкорослым и страдал от лишнего веса.

Эллисон оказался современной копией Мидаса Маллигана — финансиста, которого Рэнд увековечила в «Атланте» в образе основателя Ущелья Галта, объективистского рая, скрытого в Скалистых горах.

Мой визави был одновременно и состоявшимся бизнесменом, и мыслителем-объективистом. Уверен, Рэнд очень дорожила бы его обществом. Мне кажется, она уважала людей, которые чего-то добились в жизни, гораздо больше, нежели окружавших ее подхалимов.

В декабре 2008 года, в возрасте шестидесяти лет, Эллисон сложил с себя полномочия генерального директора «BB&T Corporation», финансовой холдинговой компании из Северной Каролины. Эта компания вышла из финансового кризиса относительно невредимой, хотя и вела агрессивную политику в некоторых вопросах: просто в иных, чем другие банки, которые серьезно пострадали или вовсе прекратили свое существование.

Изначально банк «BB&T» был по-домашнему уютным и непритязательным. Название его расшифровывается как «Branch Banking & Trust». Но Эллисон применил подход Мидаса (выражаясь языком деловой прессы). В 1971 году он попал в этот сонный южный банк прямо из университета Северной Каролины. Пройдя все ступени карьерной лестницы, в 1989 году он стал генеральным директором. Заняв этот пост, Эллисон спланировал серию поглощений путем приобретения ценных бумаг. В результате реализации этого плана «BB&T» превратился из процветающего банка местного значения в главный региональный банк с активами на 136,5 миллиарда долларов против 4,5 миллиарда, имевшихся на тот момент, когда Эллисон принял должность, и 275 миллионов, которые наличествовали, когда он только начинал работать в этом банке. Эллисон стал Горацио Алджером банковского дела (правда, в 2008-м году его вынудили принять денежную помощь от государства, хотя он в ней не нуждался).

Горацио Алджер был олицетворением протестантской трудовой этики, кальвинистской смеси веры и капитализма, которой не нашлось места в самоуверенном новом мире объективизма. Эллисон также подходит под определение человека организации: ведь вся его карьера связана с одной крупной компанией. Рэнд презирала тип корпоративного тунеядца, портрет которого создан Уильямом X. Уайтом в его судьбоносной книге 1956 года. Уайт запечатлел типаж корпоративного коллективиста, который отказывается от своей индивидуальности и посвящает всего себя большой компании, ища защиты в ее утробе. В 1958 году в своей колонке Рэнд обличала «несчастных, обобществленных, отказавшихся от себя посредственностей, описанных мистером Уайтом». ^[59] Джон Эллисон, человек организации, кажется, посвятил себя тому, чтобы сломать этот стереотип.

«Вы объективист?» — спросил меня Эллисон в самом начале разговора. Я-то собирался изучать его систему верований, а он сразу стал интересоваться моей.

Что ж, у него было полное право задать этот вопрос, потому что, в конце концов, если человек объективист (Рэнд, правда, предпочитала, чтобы ее последователи именовали себя «исследователями объективизма»), это сильнейшим образом влияет на его восприятие мира. Я расценил вопрос Эллисона не как вызов, а просто как выражение любопытства, желания понять, сможем ли мы разговаривать на одном языке. Я ответил, что не считаю себя объективистом, однако читал и «Источник», и «Атланта».

Собеседника мой ответ, кажется, удовлетворил. Действительно, не прочти я этих романов, о чем бы мы вообще могли разговаривать? С тем же успехом марсианин мог бы вести диалог с католическим епископом.

У меня возникло такое чувство, будто я снова оказался в колледже и беседую с научным руководителем. В этом не было ничего удивительного, поскольку Эллисон преподавал в колледже. Он явно посвятил себя изучению вопросов нравственности, и я начинал понимать, какое преимущество это дает рэндианцам. Они уже лидировали в этой игре — хотя бы потому, что размышляли над вопросами нравственности. А верно или неверно их понимание нравственности, уже не так важно. Главное, их арсеналы набиты интеллектуальной амуницией.