Владимир Вернадский - Дарья Буданцева Страница 21

Он продолжал настаивать на заграничной командировке. Ему повезло. Он встретился лично с Молотовым, и тот разрешил ему поехать куда угодно на целый год. В середине мая 1932 года он поехал в Германию.

Всю зиму он активно разрабатывал новую науку радиогеологию, которая могла помочь в определении возраста Земли новыми изотопными методами.

Также он создал еще одну новую науку – биогеохимию. Она изучала состав, строение и геологическое измерение живого вещества. Однако мало кто из современников действительно понимал значимость открытий Вернадского. Его научное одиночество возрастало.

При этом усиливалось отчаяние при виде того, во что превратилась страна при Советах. В дневник 12 февраля 1932 года он записывал: «Культурные условия жизни очень плохи. Большая стройка. Работа ведется раскулаченными, их отовсюду присылают. Живут в ужасающих условиях жилища и еды. Полное рабство – хуже поселений 18 века. Крепостное право – их дети освобождаются из этого рабства? Неужели к этому идет. Я здесь делаю вывод, который, наверное, делается и живущими там. <…> Стройка огромная и большая растет на Хибинах: в основе труд крепостной на горе, на силах и страданиях невинных. Ужас жизни русского крестьянина непрерывный. Страдание. Но силен дух, т. к. это понимается и переходит от поколения к поколению».

Рабочее место В. И. Вернадского. Квартира в Дурновском переулке, Москва.

В августе 1933 года Вернадские с трудом, но все же реализовали вторую половину дарованной им Молотовым годичной командировки. В первую очередь навестили дочь и внучку в Праге. Потом Лондон, Париж и Варшава.

В 1933 году правительство перевело Академию наук в Москву, чтобы было удобнее контролировать ее деятельность. В Москве Вернадскому и еще двадцати академикам внезапно перепало множество привилегий. Оклад увеличили почти в два раза и даже выделили персональную машину.

Летом 1934-го Вернадские опять укрывались от глаз правительства, на этот раз под Москвой, в Узком, новом доме отдыха для ученых. Им там так понравилось, что Вернадские стали в Узком постояльцами.

Переезд академии в Москву, разработка принципов радиогеологии, написание «Биогеохимических проблем», а потом еще и поиск новой квартиры в Москве целый год не позволяли Вернадскому завершить свою главную книгу, которую он начал еще в феврале 1934-го.

К старости Вернадский не стал менее избирательным в жилье. Он отверг много вариантов, прежде чем выбрал небольшой дом в Дурновском переулке. 19 июня домработница Прасковья Кирилловна поехала туда с вещами обустраиваться. А Вернадские все это время жили в Узком.

В середине августа им удалось вырваться в Прагу. «Я еду для работы над моей книгой о биогеохимической энергии на Земле и для того, чтобы пожить с внучкой», – писал Вернадский Ферсману. Он хотел написать эту книгу, завершение его научной работы, над которой он более или менее интенсивно думал с 1916 года.

В 1935 году «Книга жизни» стала называться «Об основных понятиях геохимии». Она бесконечно переписывалась.

Вернадский стоит третьим в ряду слева направо. Перед ним стоят: Н. Н. Лузин, М. Н. Розанов. Сидят возле него: Н. Д. Зелинский, И. А. Каблуков, Н. М. Кижнер, А. Н. Северцов. 1934 год.

Через год в Праге Вернадские отметили свой полувековой свадебный юбилей, который опять-таки совпал с грандиозным юбилеем «Братства». 20 января Вернадский писал в своем дневнике: «Редкое явление – сохранение 50-летней дружбы и 50-летней свадьбы у шести членов «Братства» – Гревсы, Шаховские, мы. И все пережили огромные внутренние бури, не разорвавшие эти связи».

Поездка в 1936 году была последней заграничной для Вернадских и последним случаем увидеться с родными. Перед началом войны Толли уехали в Америку. Ниночка стала работать в психиатрической клинике, а ее муж Николай начал преподавать археологию.

Вернадский участвовал в организации геологического конгресса в Москве, занимался делами академии, как вдруг его сердечная аритмия вызвала онемение в некоторых частях тела. «Я чувствую себя умственно совершенно свежим и молодым, – сообщил он Ферсману. – Стараюсь не думать о моей книге, в частности, о ноосфере, хотя ясно вижу, что у меня идет глубокий подсознательный процесс, который неожиданно для меня вдруг вскрывается в отдельных заключениях, тезисах, представлениях».

В. И. Вернадский в 1934 году.

Понемногу кровообращение восстанавливалось. Вернадский смог вернуться к своей книге. «Вот какова человеческая жизнь! Конечно, несколько дерзко было, как я Вам писал, начать писать главную работу жизни в 73 года. Заниматься и читать серьезное мне совсем запрещают месяца на два, на три. Еще не знаю, как мы их проведем. Голова чрезвычайно свежа, и мысль работает, как прежде», – радовался он, переписываясь с Личковым.

А в стране между тем творился форменный беспорядок. Закрывались научные институты и кафедры. Правительство позволяло себе намеренно искажать или засекречивать географические карты и множество других данных.

Часто Вернадский получал английский журнал «Nature» с цензурованными статьями. После каждого подобного инцидента он жаловался Молотову на самоуправство цензоров. Вернадский писал в дневнике, что «интеллигенция под кнутом и страхом и недоумением».

В ночь на 27 июня 1938 года к Вернадскому в Узкое в панике приехала Аня Шаховская, дочь Дмитрия. Ночью изъяли какие-то письма и Шаховского арестовали. Вернадский начал действовать. Он написал письмо одному из главных палачей – Вышинскому, в котором объяснил суть дела и абсурдность каких бы то ни было обвинений в адрес 78-летнего культурного деятеля. Шаховской до последнего не признавал себя виновным. До самого суда Владимир продолжал писать всем, вплоть до Берии, обращения о Шаховском, а после суда – апелляции о пересмотре дела. 10 мая 1940 года Вернадский получил извещение о том, что Шаховской умер от «паралича сердца 25 января в дальних лагерях». Анна Шаховская осталась при Вернадском секретарем.

3 ноября он пишет в дневнике: «Все время собирался записывать – так много проходило мыслей, действий, виденного, пережитого и переживаемого – мимолетного и, в сущности, глубокого. Все iде та минаЄ. Часто чувствую, что надо было бы зафиксировать исчезающее – для неизвестно кого. Совсем не чувствую даже признаков умственной старости – точно нет конца тому процессу, который в умственной моей организации так ярко для меня переживается».

Анна Дмитриевна Шаховская.

В конце 1939 года наконец-то сдвинулось с мертвой точки издание «Живого вещества», называемого теперь «Биогеохимическими очерками». Он посвятил книгу верной Наталье Егоровне, «всегда относившейся к жизни как делу любви к людям и к свободному исканию истины». Она напрямую участвовала в написании книги: переводила статьи, печатала под диктовку и вычитывала текст.