Великие Моголы. Потомки Чингисхана и Тамерлана - Бембер Гаскойн Страница 21

Сам Акбар больше всего любил охоту с так называемым «индийским леопардом», то есть гепардом. Первого гепарда он получил в подарок, когда вместе с отцом прибыл в Хиндустан в 1555 году. Акбар очень привязался к «этому необыкновенному животному». Гепардов содержали в особых ямах или клетках из прутьев, причем через месяц или два они приучались слушаться своего хозяина, их можно было свободно отпускать на охоту за оленем, которого они убивали, а потом возвращались к хозяину, как возвращается ловчий сокол. Акбар занимался своими гепардами очень серьезно. Они были разделены на восемь разрядов, их мясной рацион распределялся соответственно. На них надевали безрукавки, украшенные драгоценными камнями, а во время выезда на охоту они восседали с завязанными глазами на красивых коврах. На то, какой гепард сразит больше оленей за день, заключались пари, и гепард, перепрыгнувший в 1572 году широкий овраг, чтобы схватить оленя, был возведен в ранг главы гепардов, и во время торжественной процессии по этому случаю перед ним несли барабан и били в него.

Охота была субституцией войны как для тех, кто охотился, так и для тех, на кого охотились. При отлове диких слонов, пешей охоте на тигра, заключении пари в окружении свободных гепардов и участии в общей потасовке после окончания камаргаха, она нередко становилась такой же опасной, как и война. Даже в пятьдесят четыре года Акбар имел безрассудство однажды лунной ночью схватить за рога оленя-самца, тот сбил императора на землю и ранил рогом в мошонку. Акбар болел два месяца, и Абу-ль-Фазл удостоился высокой чести прикладывать бальзам к этой самой интимной из ран.

Наиболее неспокойными областями быстро растущей империи Акбара были земли к востоку от Бихара и Бенгалии и к западу от Кабула. Бихаром и Бенгалией вплоть до своей смерти в 1572 году управлял афганец Сулейман Каррани, который попросил у Акбара достаточно свободную форму вассальной зависимости, и Акбар с этим согласился. В беспорядки, возникшие после смерти Сулеймана, Акбар вмешался обычным способом, и в 1575 году обе провинции были завоеваны и стали частью империи Моголов. Впрочем, Бенгалию пришлось позже еще несколько раз завоевывать заново, так как составлявшие там большинство населения афганцы возмущались против Моголов, вытеснивших из Дели представителя афганской династии Шер-шаха. Вокруг Кабула шла напоминающая о днях молодости Бабура нескончаемая семейная распря между сводным братом Акбара Хакимом и его двоюродными братьями Сулейманом и Шахрухом. Сама по себе распря эта не имела особого значения, но Хаким, как брат Акбара, был единственным возможным претендентом на трон, и постоянно существовала опасность, что недовольные сплотятся вокруг него для более серьезного восстания. Армии Акбара должны были готовиться к решающему выступлению и на запад, и на восток во имя сохранения статус-кво. Кульминация наступила в 1580 году, когда оба фланга объединились против центра. Хаким захватил Пенджаб и осадил Лахор; одновременно он был провозглашен императором Бенгалии. Два мятежа сразу представляли наиболее сильную угрозу империи Моголов со времен первых дней после смерти Хумаюна, но Акбар был в состоянии подавить оба. В соответствии со своей постоянной политикой он обошелся с бунтовщиками достаточно снисходительно с той целью, чтобы их сторонники вели себя мирно в пределах империи.

Акбар распространял свою экспансию и на юг. Он постепенно усиливал свой контроль над Мальвой. В 1572 году отобрал Гондвану у ее замечательно храброй королевы-воительницы рани Дургавати, а в 1573-м завоевал Гуджарат. И возможно, наиболее значительным аспектом его политики следует считать постоянное усиление влияния в Раджастхане. Акбар правильно понимал особую важность Раджастхана для своего плана объединить две религиозные общности Хиндустана в одну нацию. Можно сказать, что Раджастхан представлял и представляет сейчас самый дух Древней Индии как оплота индуизма. То была единственная часть субконтинента, не считая самой южной его оконечности, которая оставалась почти полностью индуистской после пяти веков мусульманского господства. Суровые пустыни региона и знаменитый воинский дух раджпутов удерживали мусульманских султанов от завоевания Раджастхана.

Акбар поступал более хитро, распространяя свое влияние на эти земли путем браков с дочерьми местных правителей, в то время как его войска то и дело захватывали различные крепости на восточных границах территории. Но поперек дороги ему встал гордый отказ правителя из династии Рана в Меваре, главы старшего королевского дома во всем Раджастхане, вести с ним какие бы то ни было дела. Клан Рана владел своей столицей, большой крепостью Читор, почти без перерыва восемь столетий. История ведет их происхождение от некоего Баппы, обосновавшегося там в 728 году, легенда возводит этот род к богу Раме, а через него к самому Солнцу. Тогдашний правитель из этой династии носил имя Удай Сингх и был главной фигурой индуизма в северной Индии, так же как Акбар к тому времени мог считаться главной фигурой для мусульман. Положение осложнилось и тем, что Рана открыто выражал свое презрение радже Амбера за то, что тот унизил себя, отдав дочь в гарем Могола. Столкновение было неизбежно, и Акбар решил выступить на Читор.

Удай Сингх в этой ситуации повел себя в стиле, совершенно несвойственном традиционному представлению о раджпутах, известных в истории тем, что они предпочитали смерть бесчестью. Прослышав о планах Акбара, он оставил Читор под защитой восьми тысяч раджпутов во главе с отменным военачальником, а сам вместе с семьей укрылся в безопасном месте среди холмов. Эта акция навлекла на голову Удай Сингха поношения романтически настроенных историографов в выражениях типа «трусливый царевич», «недостойный сын благородного государя», «вечный позор», «унижение для своего народа» и даже «выродок», как сказано в анналах Раджастхана. Но то было тактическое отступление, которое совершил бы любой современный генерал при подобных обстоятельствах. Читор имел репутацию неприступной крепости, но на деле это было не так. Им овладел Алауддин в 1303 году, а сравнительно незадолго до описываемых событий, в 1535 году, его захватил султан Гуджарата Бахадур. Можно спорить по поводу того, что Удай Сингх не мог бы – или не захотел бы? – взглянуть на проблему глазами современных военачальников, и что он, по сути дела, предоставил восьми тысячам раджпутов возможность погибнуть в порыве традиционной храбрости отчаяния. Однако он оставил в Читоре достаточно продовольствия, чтобы кормить гарнизон в течение нескольких лет, и приказал опустошить всю округу в радиусе многих миль, чтобы моголы не могли использовать местные ресурсы. К тому же не было уверенности, что Читор непременно падет, но если бы такое произошло, Акбару достался бы всего лишь один укрепленный пограничный форт и поросшая колючками пустынная территория. Долгоиграющий результат акции Удай Сингха оказался более благотворным. Правитель еще до того приказал создать искусственное озеро примерно в семидесяти милях на юго-запад от Читора, на одной из самых привлекательных оборонительных позиций в мире, в плодоносной долине, окруженной кольцом высоких холмов и представляющей собой природную крепость с поперечником во много миль. Здесь Удай Сингх построил для себя дворец, а впоследствии на этом месте вырос названный по его имени один из красивейших городов Индии – Удайпур, который стал в дальнейшем столицей Мевара.