Наша союзница - ночь - Анна Старинова Страница 21

– Берите хоть целую машину. На всех хватит!

– Запасайтесь апельсинами на дорогу, – кричал Рубио, но никто не пошел за ними, а напрасно. Чем больше мы удалялись от Валенсии, тем беднее становилась растительность, тем меньше было садов. Лишь изредка видны были небольшие отары овец.

К обеду приехали в Альбасете. Я знала, что до войны город славился своими ножами и другими металлическими бытовыми изделиями, является важным узлом автомобильных дорог, связан железной дорогой с Мадридом и побережьем Средиземного моря. Теперь этот город был главной базой интернациональных бригад.

До мятежа в Альбасете проживали больше 40 тысяч человек. Во время войны население города значительно возросло. Коренные жители, беженцы из занятых мятежниками районов и добровольцы-антифашисты из 54 стран мира наполняли улицы.

Бледнолицые шведы и англичане, степенные, сосредоточенные немецкие антифашисты, рослые братья-славяне, высокие и худощавые финны.

Рудольфо поехал к штабу авиаторов и там, на улице, встретил знакомого. Статный, одетый под испанца летчик долго не выпускал Рудольфо из своих объятий:

– И зачем ты такие усы отпустил! – укорял он моего начальника, все еще похлопывая его по спине.

– Дуглас, – представился он мне.

– Наверное, такой же Дуглас, как я Луиза?

Дуглас, оказавшийся Я.В. Смушкевичем [27], пригласил нас к себе на обед. И тут я позавидовала переводчицам авиаторов.

Гляжу на усатого Рудольфо, который везет меня к черту на кулички. Никем мы не признаны по-настоящему, и наши люди нигде в штате не состоят. Живем на средства, отпускаемые партийными органами только для пропитания людей, которые кто во что одет, кто чем вооружен, а тут летчики, признанные герои, они ведут войну на всех фронтах. Правда, и у них самолетов мало, но зато есть перспективы!

Рудольфо, словно поняв мои мысли, послал меня в расположение отряда с каким-то поручением, а сам остался со Смушкевичем.

Начальник вернулся поздно вечером – и с ним пополнение.

– В нашем полку прибыло. Теперь у нас будут и братья-славяне: поляки, югославы, болгарин, чехи и словаки, будут немцы и австрийцы, итальянцы, американец, финны и французы. А два югослава прилично знают испанский язык и могут объясняться по-русски. Теперь тебе будет легче, – довольным тоном сказал мне Рудольфо.

– Может быть! – ответила я, обидевшись. И про себя подумала: «Вот какое он получил пополнение. Теперь я не нужна ему». Вот, думаю, ошиблась, что не осталась в Валенсии.

– Вижу, чем-то недовольна? Что тебя, Луиза, обеспокоило? – ласково спросил Рудольфо.

– Почему ты не сказал мне в Валенсии о своем намерении? И на что я тебе теперь? – ответила я и отвернулась.

– Мы с тобой советские люди, нас вместе послали, вместе и будем работать. Ты теперь сможешь мне больше помогать. Мы будем действовать перед полосой южного фронта на большом протяжении, и мне одному не под силу справиться, а у тебя уже есть опыт, и при твоем знании языка и народа ты сможешь во многом заменять меня. Придется самостоятельно перебрасывать группы.

Проснулась на рассвете. На улице было холодно. Прохожие одеты в пальто, военные – в шерстяное обмундирование, а некоторые накинули одеяла-капюшоны, которые им заменяли шинели.

– Это Месета [28], на ней «три месяца хладу, девять месяцев аду», – сказал Доминго, одетый, как под Теруэлем, – в шерстяной френч, из-под воротника которого выглядывала шерстяная рубашка, – теперь тут хлад, но мы едем в Андалузию, где совсем другой климат.

Из Альбасете выехали в Хаен. Дорога по полупустынному плоскогорью вела на юго-запад.

Солнце поднималось все выше и выше, в лимузине было тепло, но те, кто ехал на грузовых машинах, по дороге кутались в одеяла-пальто, напоминая наполеоновских солдат, покидавших Россию. Я ехала в удрученном состоянии, размышляя о происшедших неожиданных изменениях в связи с наличием переводчиков-интербригадовцев. Не радовала и полупустынная местность с чахлой травой, выбитой овцами и козами, да и вид людей, укрывшихся одеялами и брезентами.

Когда перевалили на южный склон знаменитой Сиерры Марено («темных гор») и начали круто спускаться к правому притоку Гвадалквивира, перед нами неожиданно открылась зеленая долина, покрытая бурной растительностью. Километрах в трех, у реки, виднелась небольшая деревня.

– Мы в Андалузии! – радостно воскликнул Доминго. – Смотрите, как все изменилось: сколько зелени, садов, лесов, а вот и знаменитые андалузские оливы.

Стройные ряды их располагались большими массивами. Эти неприхотливые деревца были усыпаны мелкими, созревающими маслинами.

Дорога петляла в горах, Рубио молчал и ловко рулил, подтормаживая машину.

– Опасно! – сказал он, показывая головой на ущелье. – Один момент – и загремишь.

– Стоп! – скомандовал Доминго, и Рубио послушно остановил машину перед крутым спуском.

Капитан прошел вдоль колонны и предупредил водителей, чтобы не зевали и держались левой стороны.

Ехать по извилистой пыльной дороге было трудно. Через полчаса спустились к притоку Гвадалквивира, небольшой, но бурной горной речке Гвадалимар, пересекли ее и сделали привал. Было около полудня. Солнце пригревало по-летнему, несмотря на то что была в разгаре зима. Даже высоко в горах не было видно снега, а у подножья их, на высоте около 800 метров, было тепло и все зеленело.

– Мы в Андалузии, – опять напомнил Доминго. – Андалузия – это почти пятая часть Испании, самая благодатная, юго-западная ее часть.

– Но, к сожалению, больше половины ее теперь занимают мятежники, – заметил Рудольфо, когда я ему перевела слова Доминго.