Дмитрий Хворостовский. Две женщины и музыка - Софья Бенуа Страница 21

Однажды наш герой Дмитрий Хворостовский в своем чрезвычайно напряженном графике нашел время для встречи со зрителями программы «Абсолютный слух». Ведущий программы Геннадий Янин тут же озвучил заготовленный по такому случаю текст:

«Оперный певец с мировым именем Дмитрий Хворостовский желанный гость в самых знаменитых театрах мира. Его выступлений в нашей стране ждут с нетерпением. Концерты проходят с аншлагами, транслируются по телевидению и вызывают у российских слушателей восхищение. Однако ценители оперного искусства с сожалением вздыхают: «Как жаль, что не в опере!»»

То был редкий случай, когда мы видели на экране не столько кумира миллионов, сколько живого человека, искренне признающегося в своих слабостях, метаниях, не скрывающего самых негативных проявлений своей души.

Сцена из оперы ”Евгений Онегин”

Говоря о прельщении наградами, коими был буквально осыпан с первых конкурсов, Дмитрий признавался:

– После конкурса я находился в такой эйфории, и я продолжал думать: «Я и господь бог, я и Паваротти». Я был преисполнен самого себя, своего собственного достоинства, своей гениальности и в общем соответственно жизнь не замедлила меня ударить по носу. И слава богу, что это случилось достаточно рано. Вовремя меня отрезвило. В принципе, таких щелчков по носу я получил достаточно, и не только в начале своей карьеры. На протяжение всей своей карьеры время от времени я прихожу к такому отрезвлению.

Много позже Дмитрий рассказал о таком забавном эпизоде с один из самых выдающихся оперных певцов второй половины XX века, лирическим тенором Лучано Паваротти.

– Когда мы с Паваротти познакомились, подскочил фоторепортер, мы состроили улыбочку, я встал рядом с ним. Паваротти мне говорит: «Спустись вниз». А была не сцена, а зрительный зал. Я не понял. «Спустись вниз», – говорит. Я обернулся и увидел, что я несколько выше. Он еще такой грузный.

В 1994 году Хворостовский получил звание Народного артиста России. Это событие взволновало исполнителя, расставшегося со своей родиной. Во время короткого пребывания в Москве, он сказал журналистам:

– Я много думал, когда узнал, что мне присвоили это звание. Полагаю, что ни отказываться, ни смеяться над этим нельзя. Неправильно это. Это очень почетное звание, которым нужно гордиться, которое нужно ценить. Наверное, я его не заслуживаю, потому как не работаю ни в одном из Российских театров, не числюсь ни в одном штате. Видимо, многие мои коллеги с присвоением мне этого звания не согласятся.

В другой раз, в ноябре 1995 года, Дмитрий признался:

– …хочу поблагодарить всех, кто поздравил меня с присвоением звания народного артиста. …Признаться, я прежде с иронией относился ко всем этим советским званиям, потому что знал, как они сплошь и рядом даются – не столько за заслуги, сколько за нечто другое. Но я за эти годы достаточно далеко отошел от околотеатральной возни, и смею надеяться, никто не заподозрит, что я как-то добивался этого звания. Оно стало для меня полной неожиданностью. Когда живешь за границей, само понятие «народный артист России» как-то согревает, делает тебя вроде бы ближе к родным краям. Это ведь все бравада и ерунда, когда люди, обосновавшиеся, скажем, в том же Лондоне, говорят, что о России и думать не думают. Разве что кто-то, кому туда возвращение заказано. А остальные… Скучают остальные, сны видят – как идут по снежку, по знакомым улицам. Я в своем лондонском садике собственноручно березки посадил.

Без сомнений, золотой тенор Хворостовский прекрасно понимал, за что удостоен высокого звания.

– Я ведь русский человек, и никто другой, кроме русского, не может лучше чувствовать и исполнять эту музыку.

– Дело в том, что на Западе в моих концертных программах, как правило, присутствует русская музыка, причем русская музыка, которая не всегда даже знакома людям на Западе. Я очень часто пел романсы Римского-Корсакова, Бородина, Рубинштейна, которые абсолютно неизвестны. И как это не странно, в моих комбинациях, я это комбинировал с итальянской, старинной музыкой, именно вторая часть, русская музыка, была наиболее как-то любима ими. Я видел этот эффект, когда зрители, читая программки с подстрочным переводом (это очень неудобно), в конце концов программки эти закрывали и слушали меня, а потом вставали в конце концерта. Очень я это ценю. И я думаю, что в какой-то мере я немного сдвинул понятие о русском человеке, о русском, что ли, о русской музыке, прежде всего… Я очень сильно изменился, сам чувствую, за это время. …В творческом плане и, соответственно, в человеческом, потому как для меня эти два слова неразделимы. Моя жизнь – это моя работа. Отними у меня возможность петь – и все, я буду никто и ничто.